Солдат хмыкнул, концом палаша отдёрнул занавеску, потыкал под лавкой, решительно распахнул сундук, пару раз вонзил палаш в груду пёстрого барахла, покрутил острым лезвием перед носом у вопящей девчонки. Девчонка даже бровью не повела. Но визжать не перестала.
– Слепая, говоришь?
– Якоби крот, – подтвердил Бенедикт.
Визг и собачий вой достигли самой высокой ноты.
– Тихо! – гаркнул солдат и торопливо покинул повозку.
Суровое рявканье нисколько не помогло. Стало только хуже.
– Напугать её, – укоризненно сказал Бенедикт, – зрья. Тепьерь будет плакать.
– Ладно, – перекрикивая шум, заорал старший, конь которого плясал и норовил встать на дыбы, испытывая сильное желание покинуть это шумное место, – не встречал на дороге вот такого? Росту высокого, сложения худощавого, под правым ухом шрам и мочка срезана. На груди шрам от удара палашом. На руках и ногах следы от колодок.
– Что он творить? Беглый?
– Не твоего ума дело.
– Награда быть обещана?
– А где ты его видал? – придержал коня старший.
– Пока не видать. Так сколько за голову?
– За голову – ничего. Он живой нужен. Привози – внакладе не будешь.
Ярившийся конь сорвался с места, отряд двинулся следом. Лишь один всадник задержался, полуобернувшись.
– Слышь, дядя, ты, коли увидишь кого похожего, беги, пока кости целы. Ходят слухи, этот, со шрамами, на Северном тракте один целый отряд положил. Дочку твою жалеючи, говорю. Награду то ли получишь, то ли нет, а девчонка одна останется. Кому она нужна, такая-то.
Сказал и ускакал. Пыль висела над дорогой, заполнив всё пространство под сомкнутыми дубовыми ветвями. Не было ветра в густом лесу, чтобы сдуть её, унести подальше.
Фердинанд высокомерно заржал, выражая своё возмущение невоспитанностью и абсолютно бестактным поведением четвероногих собратьев. Бенедикт крепко высказался по поводу собратьев двуногих. Арлетта вздохнула, поднялась, выпрыгнула из повозки прямо через борт и принялась чинить крышу, на ощупь связывая концы разрубленных верёвок. Тем временем Бенедикт нырнул внутрь, тихо ругаясь, сдвинул секретную доску.
– Эй, ты как, жьив?
Никакого ответа.
– Есть жьив, – определил Бенедикт, вытаскивая из тесного пространства длинное нескладное тело, – но обморок. Душно там. Ты, бестолочь, прьямо на ноги ему сесть.
– Доска, зараза, не закрывалась, – забираясь внутрь, сказала Арлетта, – едва успела тюфяком прикрыть.
Ночной брат держался хорошо, не застонал ни разу. Она коснулась его щеки. Мокрая. Плакал от боли, но молчал. Да-а… Ночные братья – они такие.
– Что делать будем? – спросил Бенедикт. – Во что ты нас втянула, а, мон шер? Лучше б сама себя спрятать. Почём ты знала, что они не тьебя ищут?
– Нашли бы его у нас, и нас бы не помиловали. Сказали бы – сообщники. Там, видать, дело серьёзное.
– То есть так, – вздохнул Бенедикт, – верно сообразить. Только поздно. Как есть глюпый ребьёнок.
– Спросить его, чего натворил, так не скажет. Убил, должно быть, кого-то из знати.
– Помоги его выкинуть. Сложить при дороге, и наше дьело сторона. Кому надо – тот подбирать. Всё равно он без памьять. На нас зла не затаит.
Правильно всё это. Ох, правильно. Но всё же… Арлетте было жалко своих трудов. Кормила, поила, на себе тащила – чуть руки не вывернула. И есть у него кто-то, даже у такого никчёмного и опасного. Кто-то, кто жалеть будет, за руку держать. Девица какая-нибудь или даже целая дама.
– Он же свой, – протянула она задумчиво. – Своих выдавать нельзя.
– Какой он тьебе свой? Ночной брат, да ещё, похоже, белая кость, дворянская порода. Тебя, видать, не ищут, так что и работать можно. Поедем дальше без хлопот. Ну-ка, давай, я за руки, ты за ноги. Allez!
– Нет! – упёрлась Арлетта.
– О тебе моя забота есть, – настаивал Бенедикт, – найдут его у нас, меня тоже не помилуют. Одна останьешься.
И опять всё верно сказал. По уму, так положить при дороге осторожно. Пусть подбирает, кто не боится. Всё ж накормили, перевязали, страже не выдали. Помогли чем могли.
– А если… – Что бы такое сказать? Что бы такое придумать поубедительнее? Арлетта набрала побольше воздуха и ляпнула первое, что взбрело в голову. – Если он выживет и мстить будет? Сначала тем, кто его подстрелил, а потом нам, за то, что бросили.
Бенедикт замер. Слышно было, как он усердно скребёт небритую щёку.
– Мало я тебья по рукам бить. Сколько раз повторять – не подбирай с земли всякую грязь. Пёсья кровь! Ладно, свезём до Студьенца, как обещали.
Ворча и ругаясь, порылся в сундуке, сунул Арлетте в руки ступку, в которой болтался пестик, и два-три куска охры, как нельзя лучше пригодной для изготовления рыжих клоунских париков.