За время пути ночной брат всё чаще пребывал в сознании, но не стал веселее и разговорчивее. Бенедикт, которому надоело вытаскивать его по нужде, срубил в лесу палок, сделал пару костылей, но пока они лежали без пользы. Рана вроде бы поджила, но сломанная нога срасталась плохо. Скучноватый у них оказался спутник. То молчит, как мёртвый, и едва дышит, то стонет и бормочет. То про корабль какой-то твердит, то просит чего-то отдать ему, притом поминает проклятый город Хаммельн и адского флейтиста, которого обделили наградой. Или бормочет без конца: «Отпустите… не могу больше… крысы… черви… смердит, как в могиле…» А потом помолчит и скажет, ясно так, как здоровый: «Боюсь я. Там же небо».
Арлетта слушала всё это, сидя за занавеской, потом не выдерживала, вставала, осторожно пробиралась к раненому, брала за руку. Больше ничем помочь не могла. Да может, ему от неё больше ничего и не надо было. Не в своём разуме человек. Шкура каторжная, дублёная, поджила, а сознание так и не вернулось.
Надо же, неба он боится. Арлетта, конечно, слыхала, что колдуны могут в птиц обращаться. Может, он с каким колдуном поссорился? Правда, в колдунов канатная плясунья не особенно верила. Ездили они как-то вместе с одним Великим Магом. Кхм… Как делается эта самая магия, она знала совершенно точно.
А может, может, ночной брат из Остерберга разозлил адского флейтиста? И тот, стало быть, проклял его и теперь за ним гоняется. На метле. По небу. В Хаммельне Арлетта бывала и во флейтиста верила. Не будет же целый город о таком врать? У них, сказывают, даже памятная надпись в церкви сохраняется. Мол, плачьте и скорбите, прошёл год со днём с тех пор, как ушли наши дети. Правда, с тех пор уже триста лет миновало. А детей так и не нашли.
До Студенца добрались на десятый день. Повезло. Дорога была сухая, погода тёплая. В город Бенедикт для начала решил отправиться один. Посмотреть, как и что, заплатить при случае кому надо, проверить, нет ли собратьев по ремеслу, которые могут перебить сборы. Повозку до поры до времени загнали между поросшими травкой песчаными дюнами. Фердинанд был очень недоволен, лезть в песок не хотел, понимал, что повозку потом придётся из этого песка вытаскивать. Зато ветер с реки сдувал комаров, которые после недели в лесах изрядно всем надоели.
Надо было напоить коня. Арлетта выбралась из повозки, распрягла недовольного Фердинанда. Не дурак. Сам к воде дорогу найдёт. А может, и травки какой пощиплет, хотя трава под ногами ощущалась плохая, редкая и на ощупь жёсткая. Канатная плясунья потрепала коня по потному боку, потом вытянула из-под козел верёвку, привычно намотала на руку и пошла к шуму и плеску, пока юбку не захлестнула холодная шальная волна. Впереди чувствовался огромный, влажный, наполненный ветром простор. Далеко, еле слышно орали чайки. Похоже на море. Хотя откуда тут море. Должно быть, река широко разлилась.
Вдоль воды тянулась полоса твёрдого мокрого песка. Фиделио с радостным лаем носился по ней. Сам не знал, чего ему хочется: то ли искупаться, то ли вываляться в песке по самые уши. Арлетта же решила поработать. Больше недели без репетиций. Того и гляди руки-ноги станут как тряпочки. А этого допускать нельзя. Шпильман должен работать всегда. Осторожно положив верёвку и для верности проткнув петлю нащупанной щепочкой, она принялась рисовать ногой на песке длинную черту. Проверила. Ровно сорок шагов. Как канат. Ещё раз прогулявшись по песчаной полосе туда-обратно и убедившись, что мелкие речные волны её не достанут, Арлетта вздохнула поглубже и принялась считать. Раз-два-три-четыре. Батман. Пируэт. Спину прямо, подбородок держать. Раз-два-три-четыре. Впрочем, просто считать ей скоро надоело. Будь полоса на песке настоящим канатом, при таком ветре работать было бы нельзя. Прыгнешь повыше и чувствуешь, как тебя уносит прочь от земли. Арлетта поддалась ветру, закричала, как чайка, и начала танцевать так, как ей хотелось, без счёта, без всяких фигур, бросаясь в воздух, будто он и вправду мог её унести.
За такие танцы могло влететь от Бенедикта. Почему-то он не любил, когда она нарушала правила. Злился и вроде… как бы сказать… пугался, что ли. Но Бенедикта тут не было. Зато был ветер, и звук набегающих волн, и много вольного летучего воздуха. Я лист, сухой и лёгкий! Я тень птицы, дыханье ветра, я пена на гребне волн!
Когда Арлетта запыхалась и опомнилась, борозды под ногами не было. Она осторожно вытянула ногу право, влево. Нет. Кругом только ровный влажный песок, да кое-где можно нащупать следы. Её следы, перепутанные в полном беспорядке. А верёвка, между прочим, осталась как раз у начала борозды.