В общем, ночной брат спутником оказался полезным и был возведён в звание постоянного кавалера. С тех пор ходил с Арлеттой, посматривал, чтоб не обманывали слишком уж нагло. На свои деньги прикупал мяса, яиц и обязательно сладкого. Избалованный. Сразу видно, белая кость.
Потом Арлетта готовила ужин, усталый Бенедикт валялся на тюфяке, а ночной брат посиживал на козлах, насвистывал знакомые песенки, из тех, что были в чести на Соломенном торгу, рассказывал Арлетте, что творится вокруг, кто мимо ходит, чего несёт. Получалось у него смешно и складно. Арлетта старалась сохранять солидность, но в конце концов всё-таки хихикала как дурочка. Язык у ночного брата оказался острый.
Поужинав, Бенедикт бурчал что-то про дела и уходил, а Арлетта поневоле оставалась одна с ночным братом. Будь у него обе ноги, тоже, наверно, ушёл бы. К девкам или ещё куда. А так, видно от большой скуки, коротал вечера с Арлеттой, которая, от греха подальше, всегда взбиралась на крышу. Кто его знает, чего ночному брату в голову стукнет. Но вести разговоры это не мешало. Новоявленный кавалер с Фиделио ютились на козлах, она, свесив к ним голову, валялась на упругом полотнище. Лишь Фердинанд скучал в одиночестве на конюшне, но, если б мог, непременно присоединился бы.
– А Бенедикт тебе настоящий отец?
Скажи «да» и заткнись. Какое ему дело до семейства Арлетты.
– Да.
Но заткнуться не получилось. Даже язык прикусила. Не помогло.
– Раньше у нас большая семья была. Знаменитая. Семья Астлей. Главным мой дед был, Эдди Астлей, человек-китоврас. Его все шпильманы знали.
– Ух ты, знаешь, что такое китоврас?
– Ну да, это лошадь такая.
– Не совсем лошадь.
– Лошадь-лошадь. Только очень умная. Как человек. Семья наша на лошадях работала. Дядя Альф и тётя Жоржетт в седле плясали. Дед за шпреха стоял. Это который с кнутом посредине. Бенедикт и остальные чудеса верховой езды показывали. Хороший доход был. Они тогда даже шатёр купили. Только здесь война началась. Они собрались, поехали прочь, в Остзее, да опоздали. Лошадей у них отобрали. Вашему королю для армии лошади нужны были. Когда лошадей не стало, чужие разбежались. Остались только свои: дедушка, Бенедикт, дядя Альф, тётушка Жоржетт и тётушка Генриетт с мужем и детками. И ещё Анджелин.
– Тётушка?
– Кобыла. Она жерёбая была, на сносях, её и не забрали. Она потом Фердинанда родила. Мы с нашим Фердинандом почти ровесники. Вот. А когда наши отсюда выбирались, маму Катерину подобрали. Их деревню сожгли – разорили, всех поубивали, а она спряталась.
– То-то я смотрю, ты по-здешнему чисто говоришь.
– Ага. Я как мама. Лошадей у них уж не было. Стали работать партер.
– Это как?
– Партер – это самое простое. Прямо на земле всякие трюки. Потом, как мы сейчас, на перше, на шесте по-вашему, потом разбогатели немножко, канат завели. Но дед без лошадей скучал. Бенедикт говорит, он от этого и помер. Только я его не помню. Потом Бенедикт женился на маме Катерине. Шпильманы на чужих не женятся, но она теперь тоже стала наша, наравне со всеми работала. Она ловкая была. И на перше могла, и на канате. С дядей Альфом вместе номер делали. Горящие факелы хорошо бросали. Красиво так, я помню. Я тогда работала уже.
– Сколько ж тебе было?
– А вот этого не помню. Чем ребёнок младше, тем больше публике нравится. У нас многие кульбит и стойку научаются раньше, чем ходить.
– Так ты не с рождения… – начал было ночной брат и осёкся. Ишь какой добрый.
– Слепая я не с рождения, – спокойно сказала Арлетта, – кое-чего повидала. Снег белый, на деревьях листья зелёные, юбка вот эта красная.
– Красная?
– Ну да, – Арлетта ткнула пальцем туда, где, как ей казалось, на распялочке висел её рабочий наряд. – Это ещё Катеринина юбка. А какая она по-твоему?
– По-моему… э… розовая.
– Ну и пусть. Розовая ещё красивей.
– Ага. А потом чего было?
– Ничего хорошего, – вздохнула Арлетта. Всё-таки пора бы замолчать. Но она говорила и говорила. Что-то мешало остановиться. – Сначала Альф разбился. С перша сорвался. Он верхним был, а Бенедикт нижним. Я видела. Альф сам ошибся. Бенедикт не виноват. Только он с першем теперь работать не любит. Я тогда маленькая была, не понимала ничего, ужас как напугалась. Но мне потом Бенедикт объяснил. Шпильманы – не простые люди. Мы не боимся смерти. Это смерть нас боится. Наверное, это правда. Бенедикт никогда не врёт. Только потом, в свейских землях, никому из наших багровую смерть напугать не удалось.