Арлетта вздохнула, прижала руки к горящим щекам. Что же это такое! От костра, должно быть. Костёр был слева, совсем рядом. Оттуда волнами накатывал сухой смолистый жар, а потом накрыло горьким горячим дымом. Надо встать. Она поднялась и пошла к повозке. Не промахнулась. Скоро протянутые руки упёрлись в сырое от росы полотно. Переодеться бы. Но она просто нащупала козлы, вытащила привязанную к ним верёвку и, намотав её на руку, побрела подальше от костра. Никто её не остановил.
– О, майн дотер! – продолжал разливаться Бенедикт, у которого почему-то, наконец, улучшилось настроение. – Ты видеть, да? Манифик! Екселент! Мать её, не тем будет помянута, пльясала, как корова на забор. Но эта… гран шарман! Вся в меня. Природный шпильман. Настоящий Астлей! Втроём мы большие деньги можем делать. Так как насчёт постоянный контракт?
Что ответил на это ночной брат, Арлетта не слышала, да и не прислушивалась. Она была уже далеко от костра. В босые ноги впивались иголки и сосновые шишки. Некстати подвернувшийся куст осыпал её холодной росой, но это не помогло. Ярое пламя проникло под кожу, плясало над ней горячими, лёгкими языками. Теперь она знала, за что ловят ночного брата. За колдовство. Заклятие огнём спалило её привычную лягушачью шкурку. Старую шкурку с цыпками, узким шрамиком на колене и непроходящими мозолями от шеста и каната. Что же осталось? Саламандра? Лёгкий огненный дух? Кем надо стать, чтобы для тебя так пели?
Только не Арлеттой, вечной обузой, девочкой-несчастьем, которая точно знает, что небо сверху, земля снизу, на земле дорога, на дороге повозка, в повозке Бенедикт и дурачок Фиделио.
Проклятый колдун всё поломал. Самого бы его сжечь за такие песни. На площади, при народе. По его злой воле приходилось превращаться во что-то другое, совсем неизвестное. Сердце билось у самого горла, в груди болело, щёки по-прежнему жгло как огнём.
Краем уха она слышала, как истошно лает бестолковый Фиделио, а Бенедикт грозно приказывает ему заткнуться. Но сейчас она к костру не пойдёт. Не сможет.
– Не хочу! – громко сказала Арлетта в привычную темноту. – Не могу и не хочу! Не хочу! Не буду!
– Ишь ты, – глумливо ответила темнота, – подумаешь, фря городская! Не хочет она!
– Погоди, щас она у нас всё захочет, – сказали справа.
Голоса были странные, натужно хриплые, и доносились глухо, будто со дна оврага. Но говорившие были рядом. Не будь проклятого колдовства, Арлетта давно бы услышала треск и шорох хвои под чужими ногами, учуяла бы странный затхло-звериный запах. Даже сквозь отчаянный лай Фиделио она слышала, как они сопят, как переминаются с ноги на ногу. Четверо. Один прямо перед ней, один сбоку, двое сзади.
– Ты глянь, смелая какая.
– Не, – заржали сзади, – не смелая. Тупая.
– Ничё, щас она у нас попляшет.
– Попляшу, – согласилась Арлетта. – Allez!
С места, без разбега, вошла во фляк и не промахнулась, обеими ногами врезалась в грудь стоявшего перед ней. Грудь хрустнула, а её хозяин крякнул и куда-то провалился. Арлетта развернулась, вскочила на ноги и стала считать. Плясать – так уж плясать. Хотели – получите.
Настоящий танец-меч, разящий танец-поединок, который работали сестрички Фламелла, она бы повторить не смогла. Но добрые сестры, жалея слепую плясунью, придумали для неё иное. Баллата-фуэте. Танец-хлыст, танец-кнут. Перенять всё, что они показали, было нетрудно. На руках Арлетта с раннего детства стояла не хуже, чем на ногах. Умение было полезным и пригождалось часто. На дороге беззащитным девицам места нет.
Сейчас руки и ноги, превратившись в гибкий опасный хлыст, очерчивали вокруг своей хозяйки пространство, шагнуть в которое, приблизиться к ней, не смог бы никто.
Кто-то, правда, попытался. Пятка с разворота врезалась в лохматый мех. В шапке гад. Это немного испортило дело, но противник всё равно взвыл и с треском влепился в ближайший куст.
– Сзади, сзади хватай!
Вопили пронзительно, с душой, но воплощать этот смелый план никто не торопился.
Кнут хорош тем, что видеть противника вовсе не надо. Знай, верти его по кругу. Чем быстрее вертишь, тем безопасней. Но хорош он на широкой деревенской улице, на трактирном дворе или на площади. Здесь же Арлетта всё время боялась споткнуться или наткнуться на что-нибудь. Дыхание начало сбиваться, но Бенедикт до сих пор не явился, чтобы расшвырять нападавших, как это бывало раньше. Лишь Фиделио рычал и лаял на пределе злобы, до хрипоты.
Кто чего боится, то с тем и случится. Под ноги подвернулась сухая сосновая ветка. Арлетта сбилась с такта и с размаху, лицом и грудью ударилась о дерево. На ногах, конечно, не устояла, и тут кто-то прыгнул сверху. Канатная плясунья сейчас же попыталась вцепиться ему в физиономию. Пальцы запутались в жёсткой густой шерсти. По запястью скользнуло что-то острое. Страшный изогнутый клык.