– Он тоже есть герой, – великодушно признал Бенедикт, – прьекрасно владеет костылём. Однако это есть пьятно на чести. Ты ж из благородных. Дубина да палка – это для мужиков.
– Прости. Фамильную шпагу дома забыл, – огрызнулся ночной брат.
– Я одного не пойму, как это мы их одольеть, – задумчиво протянул Бенедикт, – то как зверь набрасываться, то вдруг все полегли.
– Да ты сам в обморок грохнулся, как красна девица. А перед тем старшего порезал, – поведал ночной брат, – ну и я там, кого костылём по башке, кому подножку. Хорошо, не убили никого.
– Хорошо? – переспросила Арлетта.
– Пойдём, – предложил ночной брат, – покажу кой-чего.
– Э… – встревожился Бенедикт, – куда ты её тащишь? Ты их крепко свьязать?
– Крепко. Идём.
Арлетта неохотно оторвалась от Бенедикта. Ночной брат твёрдой рукой повлёк её туда, где звонко, торжествующе лаял Фиделио.
– Здесь.
Арлетту потянули вниз. Она осторожно села. Ночной брат тяжело плюхнулся рядом и взял её за руку.
– Вот, потрогай.
Пальцы коснулись жёсткой шерсти. Арлетта взвизгнула, попыталась отдёрнуть руку, но ночной брат не выпустил. Провёл её рукой по косматой волчьей башке, заставил сжать пальцы на торчащем холодном ухе и резко дёрнул вверх. Башка поддалась и повисла в руке. Арлетта снова взвизгнула.
– Брось эту гадость, – приказал ночной брат. Плясунья в полном ужасе подчинилась, разжала пальцы, и её освободившуюся руку снова потянули вперёд.
– Теперь потрогай, не бойся.
– Пусти меня!
– Потрогай, тогда отпущу.
Осторожно вытянутый палец нащупал что-то мягкое, тёплое, приятно гладкое. Лицо. Человеческое. Маленькое худое личико. Нос пуговкой. Целая копна грязных кудрявых волос.
– Что это?!!
– Это вот Марфутка. Восемь лет. Осторожно. Она и вправду кусается.
– Холера! – тонким голосом сказала Марфутка.
– И ругается, как ватажник. А это вот, рядышком, как я понимаю, братец её, Матюха, на вид лет одиннадцать. Это вот Митька и Минька, эти постарше будут, годков тринадцать-четырнадцать уже стукнуло. Это Митьке ты грудину сломала.
– Митьке?
– Слышь, Митяй, я понял, почему она ничего не боится, – невнятно, но для Арлетты вполне разборчиво зашептал кто-то, – она того, слепая, вишь, он её за руку водит. Не видала она нас.
– Угу, – согласился тоже всё слышавший ночной брат, – повезло ей, что она вас не видала.
– Это что, дети? – в полной растерянности прошептала Арлетта.
– М-да, вроде того. Вон тому, самому старшему, видать, шестнадцать сравнялось. Это в него Бенедикт нож всадил.
– О…
– Ничего, выживет. Перевязал я его. Нам покойники по пути не требуются. Ты, что ли, у них главный?
– Не, – слабым голосом отрёкся раненый, – неча на меня всех собак вешать. Петюня главный.
– Дети-оборотни? – дрожащим голосом спросила Арлетта.
– Да нет, какие они оборотни. Просто дети. Или уже не дети. Вешать-то за разбой их, как взрослых, будут, на возраст не поглядят. Так кто у нас тут Петюня? Ты, что ли?
– Ну, – нехотя сознался некто голосом хриплым, но ещё вполне детским.
– И кто же это, Петюнчик, тебя надоумил на большую дорогу выйти? Кто там у вас, в Волчьих Водах, чужими руками жар загребает?
– Никто, – отрезал Петюня, – сам придумал.
– И шкуры козьи, волчьи, медвежьи на голову и воем народ пугать?
– Петюня у нас умный, – уважительно сказал кто-то.
– Угу. Оно и видно. Давно на дорогах грабите?
– А чё? – с вызовом заявил Петюня. – С голоду подыхать? Это вы там, в городах, зажрались, как сыр в масле катаетесь. А у нас…
– После войны земля не родит.
– Да она бы родила, да пахать нечем.
– Лошадей всех ещё когда забрали.
– И мужиков.
– Отцов ни у кого нету.
– Мамка плакала. Нас пять ртов, а есть нечего.
– Угу, – снова сказал ночной брат. – Много народу убили?
– Да они почти всегда сами убегали.
– Это Петюня здорово придумал. Мы малые ещё, с мужиками не совладали бы. А так все нас боялись.
– Не все. Иные отбивались, – с вызовом заявил Петюня, – зимой Сёмку зарубили.
– А весной Влада. Из арбалета.
– Что ж, нас убивают, а мы глядеть должны?!
– Значит, убивали, – подвёл черту ночной брат, – и работаете эдак уже больше года. А поймать вас никто не может, потому что оборотней боятся. Здешние леса вы хорошо знаете. И грабили далеко от дома, на нижней дороге.
– А по верхней никто не ездит.
– Вот только вас принесло, – буркнул Петюня.
– Товар кому сбывали?
– Да никому. Чего там сбывать. Мы еду брали. Крупу, муку, зерно. Зимой птицу, рыбу мороженую. Другого ничего не трогали. Там же на дороге груз потрошили и на себе уносили, сколько могли.