– Да кто ж его знает? – отозвался унылый голос. Такие голоса почему-то бывают у всех караульных в остроге или тюремщиков. Скучно им. Служба такая, скучная.
– Погодите, – вдруг оживился караульный, избавленный от непосильного бремени принимать решение, – вовремя вы. Щас всё узнаем.
Зашлёпали тяжёлые шаги, гулко отдаваясь в каком-то большом пространстве, должно быть, тюремном дворе. Загомонили отдалённые голоса, некоторые из них почему-то тонкие, женские.
– Решка, – шепнула Арлетта, – может, сбежим? Ты только скажи, где стражники стоят.
– Не, – буркнул расстроенный Решка, – всё равно поймают. Солдат много. Тут не только стража. Полный двор королевских гвардейцев.
Голоса приближались. К грохоту сапог добавился стук каблучков, шелест множества юбок. Донёсся запах тонких, приятных духов.
Знатные дамы. Не одна, а несколько. Только сумасшедшая будет душиться разом и фиалкой, и розмарином, и ландышем.
– Вот эти дети, ваше высочество.
Высочество? То есть настоящее высочество? То есть принцесса?!
– О… Какая грязь! – фиалками повеяло сильнее, будто кто-то развернул носовой платок. – Они, наверное, все больны.
– Чесотка – не болезнь, – пискнул наглый Решка. К счастью, его не услышали.
– Передайте их брату Альберту. Надеюсь, там уже всё приготовлено.
– Разумеется, ваше высочество.
– Идёмте, ваше высочество. Здесь дурно пахнет.
«Сейчас уйдёт», – испугалась Арлетта. Король тут не поможет, Бенедикта нет, надо спасаться самой.
Отпустив Решку и ловко выскользнув из общей толпы, она повернулась туда, откуда всего сильнее несло фиалками, и изобразила глубокий реверанс по всем правилам искусства.
– Ваше высочество, умоляю вас, выслушайте меня. Я здесь случайно. Я не сделала ничего дурного.
– Правда, – выкрикнул сзади верный Решка, – она не наша.
– Она ни при чём, – подтвердили и другие, проявляя немыслимое благородство.
– Это ж Арлетта-Бабочка.
– Я ни в чём не виновата, ваше высочество, – со слезой в голосе пролепетала Арлетта и присела ещё ниже.
– Никто тебя ни в чём не обвиняет, милочка, – прозвенело над склонённой Арлеттиной головой серебряным колокольчиком, – не пугайся, это вовсе не тюрьма.
– Это приют для бедных сирот, открытый сегодня попечением её высочества, – добавил другой, сдобный до приторности женский голос. Королевские подданные замерли в полном недоумении.
– Точно пороть будут, – печально протянул кто-то.
Арлетта же обрадовалась.
– Ваше высочество, вы добры, как ангел, – произнесла она так сладко и задушевно, что самой сделалось тошно, – но я не сирота и давно уже не ребёнок. Мне, ваше высочество, восемнадцать, и я сама зарабатываю себе на хлеб.
Лихо соврала. Но платье у неё дамское. На фигуре болтается так, что саму фигуру не видно. Авось поверят.
– Чем зарабатываешь, милочка? – весьма ядовито осведомилась ещё одна дама.
Зашуршало, зашушукалось. Накрыло новой волной приторных запахов.
Арлетта растерялась. Сказать: «Я – шпильман» – или снова соврать что-нибудь?
Стукнуло, грохнуло, в прохладный затенённый двор ворвался горячий воздух с улицы и вопль: «Молю, пустите… О, майн доттер! Мы честный граждан! Мы ничего не делать».
Бенедикт! Ну, наконец-то!
– Простите, ваше высочество, – дрожащим голосом, старательно изображая крайний испуг, пролепетала Арлетта, – это мой отец. Он очень привязан ко мне и забыл о правилах приличия.
– Пропустите его, – милостиво произнесла принцесса.
Допущенный к высоким особам Бенедикт тут же бухнулся на колени. Видал он этих высоких особ во всех видах, и вблизи, и издали. В глубине души полагал, что лучше всего они смотрятся в фамильном склепе в дубовом гробу. Но разговаривать с ними умел. Арлетта совсем успокоилась. Воскресный день, конечно, испорчен, но, может, хоть вечер удастся провести с пользой и удовольствием.
– Мой доттер честный девушек. Она не сделать дурного.
– Её застали на Соломенной площади в компании известного вора, – подобострастно, но хмуро доложил старший из стражников, почуявший неприятности.
– Мы живьём на Соломьена-плац, на торг, – залебезил Бенедикт, – где работать, там и живьём. Мало ли кто там ходит туда-сюда. Мы честный шпильман.
– Шпильман? – переспросила принцесса.
– Фигляры, ваше высочество, – пояснил кто-то из сопровождающих дам, с трудом выговаривая полуприличное слово.
Другие зашептали: «Какой позор! Стыд! Скандал! Гоните их прочь. Ваше высочество, вам лучше уйти».
«Вот и славно, – подумала Арлетта, – её высочество в одну сторону, я – в другую».
– И ты позволяешь дочери заниматься этим ремеслом? – проворковала принцесса.