Когда ноги пересекли небольшие ворота самой большой деревни Тет-а-тет, он даже не разглядывал его, он двигался к башне, походившей на русскую церковь.
— Арбитр! — как раз гулял по внутреннему дворику Верховный Тет-а-тет, и к нему обращались, как «Святой» или «Царь», но не Яутжи. Яутжи назвали его как хотели, но не на этот раз. — Рад Вас… Что с Вами? — уже поднял он руки в приветствии, а рыжая грива опустилась на его плечи.
— Верховный… Она… Ей… — запыхался Яутжа, уже не выдерживая слабости в ногах, падая на колени, — Помочь надо! — приказал он. Верховный быстро подбежал к Науду и посмотрел на дно портфеля. Там лежала умирающая Уманка.
— Скорее заносите её внутрь! — крикнул он Яутжу, он незамедлительно встал, пошёл внутрь церкви, — Холодной воды! Несите холодную воду! — кричал всем Верховный и поторопился прискакать к Науду. Внутри он застал эту печальную картину. Он вытащил Уманку, держал её на руках, не прижимал к себе, сам он был не холоднее, да даже горячее её, — Давай сюда, — Верховный протянул руки к Оку, он так не хотел отдавать её, но с ним ей будет хуже, и словно отрывая от сердца, передал тело Уманки в руки Верховного. Он понёс её в самое прохладное место в церкви, как раз к канистре, где хранился священный элемент (как оказалось, это был сухой азот. У Тет-а-тет Верховный должен до конца своей жизни находится в холоде — традиция такая), положил там на плетенный, из сердцевин деревьев, диван. Ему принесли холодную воду, которую он стал опрыскивать обнажённое тело Уманки, после чего, отошёл на пару шагов.
— Спасибо, — поблагодарил Яутжа не смотря на Верховного, а тот в свою очередь с удивлением посмотрел на Науда. Никогда ещё он не слышал слов благодарности от этой расы, а тут, за простую помощь, вдруг получил, — Правда, спасибо, — лунные глаза Око посмотрели на Верховного. Тет-а-тет даже поднял уши.
— Не за что, — ответил он как-то криво, отходя от шока.
— Нет, есть за что, Вы спасли мою самку, я благодарен Вам, — уважительно прострекотал Око, и наклонил голову.
— Что Вы, что Вы! Уважаемый Арбитр не должен так принижаться! Это меньшая плата, которую я мог дать за Вашу доброту в помощи моей расы.
— Вы заплатили даже больше, чем думаете, — на этом и замолчали они. Святой с неподдельным удивлением наблюдал, как страшный и грозный Яутжа слизывает собственные слёзы, — которые всё никак не уходили из-за страха, — и с дрожью сжимает руку хрупкой, маленькой Уманки. Тет-а-тет отошёл ещё на пару шагов, чтобы не мешать им, но вопросы: «Что произошло? Кто она такая? Почему Яутжа так трепетно к ней относиться? Какие у них отношения?» и далее, крутились в голове. Но он их отложил. Решил, лучше дождаться пробуждения маленькой самочки, что пропахла мускусным запахом Яутжа, и расспросить их обоих на столь любопытнейшую тему.
Комментарий к «Словно ковырнули нечто самое моё болезненное, что я бы не хотел никогда доставать из глубин моего сердца…»
Простите за депрессию в середине. Делала перерыв на чтение книги “Дни нашей жизни…” от Микиты Франко. И он действительно заставил меня прослезиться после главы “Нож и Цитрамон”.
Часть получилась небольшая, знаю.
Отвечу что…
Ну так получилось )
========== Случившегося, не воротишь. Сделанного, не исправишь. Сказанного, не изменишь… Запомненного, не забудешь… ==========
Комментарий к Случившегося, не воротишь. Сделанного, не исправишь. Сказанного, не изменишь… Запомненного, не забудешь…
Это будет грустно. Кто не хочет плакать, грустить, почувствовать неприятный осадок после прочитанного, пропускайте главу, не читайте.
Другим, кто решит всё же прочесть, вы узнаете тот случай в поезде, этот теракт, и её психическую травму. Откуда, так сказать, пошли корни.
А я пока писала, не знала, почему плачу. Наверно… Не всё равно на свою же героиню?
Я… Помню… Этот… День… Он сейчас так ясен… Перед моими глазами… Я его вижу. Он всегда был со мной, этот день, у самого сердца. И каждый день в После жизни я проживала его снова и снова, снова и снова. Никогда уже больше не вырвусь из этой петли. Заезженной плёнки старых видеокассет.
— Эмма, ну почему ты всегда так делаешь?! — кричал на меня папа, когда мы сидели на станции, в ожидании поезда. Клянусь, я уже не помню куда мы ехали, да и зачем. В тот день всё меня раздражало, я для чего хотела остаться в городе, никуда не ехать с родителями. Или в клуб договорилась пойти с друзьями, или поехать к парню? Я действительно не помню причин.
— Чё? — недовольно плюнула я этот вопрос ему в лицу. Он очень сердился. Ох… Боже… Этот привычный его прищур во время ссоры. Эти очки, которые вечно сползают на его пригорок носа… Папочка… Мне так его не хватает…
— Не «чё-кай» мне тут, — недовольно процедил он.
— Не приставай, Миш, — отдёрнула моя мама руку папы. Она грустно улыбнулась. Мамочка… Я так скучаю по этим ямочкам на углах её губ… Этот добрый взгляд… Мне так тебя не хватает, мама… Мама… — Не видишь, она и так не хочет уезжать.
— Она не должна себя так вести! — прикрикнул он сердито, — Мы ей неделю назад об этом сказали.
— А я неделю назад вам сказала, что никуда не поеду! Я уже взрослая! — возмутилась я тогда. Я бы всё отдала, чтобы вернутся в тот момент, и обнять их. Прижаться к ним, почувствовать их тепло, их запахи…
— Ничего не взрослая! Восемнадцать лет — ещё не взрослая! — отрезал меня папа, и я надула щёки, понимая, что смысла нет ругаться. Поэтому смиренно сидела на кресле рядом с ними, печатала в телефоне сообщение. Кому? Не помню. Писала: «Не смогу я сегодня!» и смайлики злые. Да это и не важно. Кому… Всё равно не стало того человека после теракта, или людей? Только бабушка пригрела, и через год умерла.
Дождавшись нашего поезда, папа вёл чемоданы, мама какие-то пакеты, я всё ругалась про себя, насколько же мой рюкзак был тяжёлый. Хех… Я бы отдала его Оку, чтобы он его понёс… А я его тогда не знала. Не знала и про инопланетные расы. Я никогда этим не интересовала, шутила, какие это выдумки. А оказалось не так, хах… Мы сели на наше место. Были ряды трёхместных кресел в вагоне, мы сели в самый конец. Я недовольно что-то сказала им, но не помню что. Надела наушники, включила группу Queen и смотрела в окно. Ждала, когда тронется поезд. А в них не так плохо… Смотреть, как быстро пролетают мимо красивые просторы Америки: леса, небольшие станции, маленькие города, поля и озёра.
— Эм, — позвал меня папа сквозь песню Another One Bites The Dust от той же группы, но я игнорировала, делая вид, что не слышу его, — Эмма! — пальцем потрогал он мою руку. Я сделала невозмутимый вид, снимая наушник.
— Что?! — спросила я низким голосом.
— Прячься, — прошептал он, и я только заметила, что в его взгляде читался страх, мама была в ужасе.
— Что? — переспросила я, бросая в омут всё своё недовольство и поддавалась легкой панике.
— Прячься, — он уже взглядом умолял, по маминому лицу прошла слеза, но она сидела смирно, словно её маленькую отчитывают, — Туда-туда! — приказал он мне, и тянул за руку вниз. Я медленно стала опускаться, думая, что за прикол? Но глядя на других пассажиров, они метались из стороны в сторону по вагону, галдели, из-за чего я не понимала ни одного слова. Произошли выстрелы. Беспокойные крики. У меня замёрзли руки, сжался ком в животе, я скорее-скорее стала лезть под сиденье кресла.
— Всем замереть! — крикнул чей-то мужской голос, а потом, оглушительные выстрелы. Все стали в панике кричать, но новые предупредительные выстрелы заставил всех молчать. Я смотрела на папу. Он смотрел на меня, не двигался, держал руку мамы. Я сжалась, подобрала к себе ноги, старалась исчезнуть, сделать себя мельче, мечтая, что это не с нами, всё в порядке, это юмор кондукторов такой… Я слышу… Мальчик плачет, а его мама пытается успокоить его, говорит, чтобы он вёл себя как можно тише.