Пару раз к нему заглянули банщицы, похоже, слух о новом работнике разошёлся среди персонала. Работающие тут кицунэ спешили оценить нового чиновника. Отмыв стол, Хун Синь принялся сортировать все таблички и свитки в две кучи. В одной все доходы, которые приносила баня, а в другой все расходы на её содержание и оплату работникам. С расходами дело обстояло лучше: все дощечки и расписки прежний чиновник просто бросал в угол, когда получал от поставщиков. А вот доходы должен был записывать он сам, что, похоже, делал редко и задним числом. Этих записей было совсем мало, а в книгах учёта многие страницы остались не заполнены. Хун Синь взялся за писчую кисть и в красках представил, как использует на бывшем работнике весь трактат с пытками.
— Ой, я думала, тут никого нет. — Заглянула в комнату милая кицунэ в коротеньком халатике и подвёрнутых штанах — такие носили уборщицы.
— Чем могу помочь? — раздражённо поинтересовался Хун Синь, поднимая голову над бумагами.
— Да нет, что вы, я просто хотела помыть полы. Может, принести вам обед и вино?
Хун Синь задумчиво кивнул, и лисичка скрылась за дверью. «Надеюсь, она не принесёт мне сырую курицу», — подумал Хун Синь и вздрогнул от пришедшей в голову идеи. Он сейчас живёт среди ёкаев, а значит, может связаться с Жолань. От этой идеи сердце сделало несколько ударов невпопад, будто позабыв, как нужно работать, а затем ускорилось. Кровь прилила к лицу бедного Хун Синя, а перед глазами промелькнули размытые образы: халат цвета весенней листвы, плавное движение рук, озорство в словах и блеск не пролившихся слёз — последнее, что она оставила о себе на память. Хун Синь торопливо достал спрятанную внутри халата подвеску и потёр синий камень, украшающий цветок. Раздался тихий перезвон струн. Хозяйка подарка получила его послание.
Через полчаса вернулась уборщица и принесла поднос, на нём лежала мёртвая курица в перьях. Хун Синь грустно вздохнул, всё-таки пищевые пристрастия соплеменников так и не стали ему близки.
— А можно мне рис и тофу? — спросил он в надежде.
На него посмотрели удивлёнными глазами. Лисичка поставила на пол поднос и бутылку вина и скрылась за дверью, похоже, побежала делиться новыми сплетнями о его странных вкусах с подругами.
— Ну что ж, придётся поголодать. Ван Лин сказала бы, что мне это пойдёт на пользу, — тоскливо пробормотал Хун Синь и развернул очередной свиток.
Он оказался интересным, тут перечислялись закупки для лекаря, служившего при банях. Множество трав, корешков, древесины, камней для изготовления благовоний и растираний. Самое интересное обнаружилось в конце списка, семя «Древа Жизни». Хун Синь подумал, что стоит найти комнату травника и выпросить у него хотя бы возможность взглянуть на это чудо.
Жолань поскреблась в дверь для прислуги через десять дней. Похоже, дороги действительно стали труднопроходимыми даже для ёкаев. Привратник-гоуман вызвал Хун Синя, и тот бросился встречать долгожданную подругу, откинув работу и прогнав из мыслей вечно не сходящиеся столбики цифр. Шёрстка лисички вся промокла от снега, Хун Синю показалась, что она сильно похудела. Когда Жолань перекинулась и закуталась в чистый и сухой халат, то бросилась в объятия Хун Синя и прижала к нему востренькое личико. Тонкие руки дарили спокойствие, нежно оплетая, а дыхание у шеи отдавалось щекоткой. Хун Синь не думал, что слова сейчас нужны, и просто радовался встрече. Пока одна мысль чуть не заставила хлопнуть себя по лбу за недогадливость, ведь его гостья замёрзла с дороги. Это следовало исправить: он отстранился и засуетился под недоумевающим взглядом. Вскоре они пили чай в комнате, Жолань грела свои маленькие ладошки над жаровней и смотрела на смущённого Хун Синя с нежностью.
За прошедшие дни он втянулся в работу, смог разобрать стеллажи и понять, что бани довольно прибыльный бизнес, раз хозяин здешней даже не заметил списание больших сумм в карман бывшего бухгалтера. Он подружился с травником и другими ёкаями, что занимались обслуживанием бань. Долина, где располагались заведения Байцзэ, была красивым и уединённым местом, но в самих банях царило оживление и горела тысяча огней, словно здесь справляли Весенний фестиваль фонарей. Впрочем, всю эту атмосферу портили разговоры о войне. Ёкаи разделились в своём мнении о том, что происходит в мире людей. Понятно, что злобные твари, любящие поесть человечины, радовались тому, что сын демона завоёвывает города, добрые же души возражали, что как только демоны истребят людей, то примутся убивать таких, как они, и друг друга. Споров велось много. Хун Синь вслушивался в них внимательно, в надежде узнать слабые места Ин Чжэна. Увы, сын демона долго жил в изоляции, скрываясь и от людей, и от ёкаев, копя силу и тренируясь. Никто не мог сказать, чего Ин Чжэн хочет на самом деле и на что способен.