— Ну и что?
— Он как будто... как будто бы знал меня.
— О чем это ты?
— Ну, то есть он догадался, что... что иногда... я люблю оставлять свои мысли при себе.
Во второй раз за этот вечер краска отхлынула с лица Чантории.
— Я тебе говорила, что рано или поздно люди заметят! — прошипела она. — Всё твои дурацкие секреты! Тебе обязательно быть таким психом? Почему надо держать что-то при себе? Какой в этом смысл? Ох, доиграешься ты!
— Ни до чего я не доиграюсь, солнышко, — терпеливо сказал Траффорд. — Это просто помогает мне жить. Ты и сама иногда так делаешь.
Траффорд покосился в другой конец комнаты, где лежал на кухонной банкетке их старый карманный компьютер. Они составляли на нем списки продуктов и вели с его помощью домашний бюджет, но Траффорд знал, что Чантория иногда пользуется им как блокнотом, записывая случайные мысли и наблюдения, которые потом не переносит в ноутбук и не выкладывает на своем блоге, — мелочи, которые никто не узнает и не прочтет, кроме нее самой. Иногда она даже придавала своим тайным мыслям рифмованную форму. Было время, когда Чантория показывала эти наброски Траффорду. Когда они вместе смеялись и плакали над странными, бессвязными заметками, которые ей почему-то хотелось внести в компьютер и которые он считал прекрасными, а она — чепухой. Но эти дни давно прошли. Только могущество молодой любви на краткий период наделило Чанторию силами, необходимыми для того, чтобы делиться своими секретами с близким человеком.
— Я этого уже почти не делаю, — возразила она.
— Знаю, — грустно ответил Траффорд.
— А кроме того, в этом нет ни капельки неуважения к Создателю, — продолжала Чантория. — Какой может быть вред от стишков?
— Если от них нет вреда, зачем ты держишь их в тайне?
— Я ничего не держу в тайне! Я просто не... Просто я забываю их выложить, вот и все. Я не псих. Я не считаю себя какой-то особенной. А вот ты — тебя уже поймали, и теперь нам придется плохо. Они знают, что у тебя есть секреты.
— Кассий — не они,—уверил ее Траффорд. — Он — это он, и его нам бояться нечего.
— Откуда ты знаешь, что он не из полиции?
— Чтобы полицейский годами сидел в углу моего офиса, дожидаясь удобного случая подловить меня? — откликнулся Траффорд. — Выходит, я гораздо более важная персона, чем полагал.
Он слегка смутился, почти дословно повторив язвительные слова Кассия, которыми тот ответил на его собственные параноидальные опасения. Но это был хороший ответ, продиктованный логикой и фактами. Чантории казалось, что Траффорд может угодить в лапы инквизиторов; он же вывел путем умозаключений, что это крайне маловероятно.
— Вдобавок ко всему прочему, — продолжал Траффорд, — у Кассия и у самого есть секрет, да побольше, чем любой из наших. Если кому и стоит опасаться полиции, так это ему.
— Тогда все еще хуже. Зачем ты вообще с ним связался? Он что, мусульманский террорист? Или содомит? Какие у него проблемы?
И Траффорд рассказал Чантории, что ему предложили прибегнуть к услугам вакцинатора. Чантория слушала молча, но на ее лице был ясно написан страх. Когда Траффорд закончил, она сердито потребовала, чтобы он сейчас же донес на Кассия служителям Храма.
— Думаешь, стоит? — спросил Траффорд.
— Я думаю, — с нажимом прошептала Чантория, — что если он вак.. один из этих ужасных людей и его поймают — а его точно поймают, никуда не денется,—то первым делом проверят все видеозаписи, на которые он попал, и найдут ту, где вы с ним едите фалафель, и тогда тебе придется здорово постараться, чтобы объяснить, почему ты на него не донес.
— По-моему, надо рассуждать логически.
— Я и рассуждаю логически, и не говори со мной как с идиоткой. Это твоя вечная манера, а на самом деле идиот-то ты. Логически любому дураку очевидно, что когда они поймают этого малого, то захотят поговорить с теми, с кем говорил он. А он говорил с тобой, Траффорд, — и что, по-твоему, тогда будет? Если рассуждать логически?
— Я не о себе говорю, да и не о тебе, коли уж на то пошло. Я говорю о Кейтлин. А если этот человек и вправду может спасти ее от болезней?
— Ничего он не может.
— Ну хорошо, допустим, что шансы — один к ста. И ты даже не попробуешь?
— Я не понимаю, о чем ты. И обсуждать это не хочу.
— Да задумайся ты хоть на минутку, ради всего святого. Чантория! Допустим, есть один шанс из ста, что он поможет. Разве мы не должны попробовать? Разве имеем мы право упустить хоть маленькую, хоть самую крошечную возможность дать дочке вырасти здоровой? Даже один шанс из тысячи лучше, чем ничего! Когда умерла моя Ласковая Голубка, я прошел через такое, что второй раз мне этого не вынести. Честное слово, Чантория!
— Траффорд, вакцинаторов сжигают на костре.
— Только тех, кого им удается поймать. А он считает, что ему это не грозит, — ответил Траффорд. — По его мнению, они мало что замечают.
— Они замечают всё.
— Так мы думали раньше. Но, возможно, мы ошибались.
— Ты должен его сдать, Траффорд.
— Я его не сдам.
— Он враг веры. Оберегать его — значит подставлять нас всех.
— Я считаю, что мы должны поставить здоровье Кейтлин выше своих собственных интересов.
— Еще бы! Кто спорит!
— Тогда нам нужно сделать ей прививку.
— Это что, какая-то подлая изуверская шутка? — негодующе спросила Чантория.
— Нет, конечно.
— Тогда какого черта ты скалишься?! — завопила Чантория прямо ему в лицо.
Траффорд действительно улыбался, следуя совету Кассия не привлекать к себе внимания заговорщицким видом. Он расслабил лицевые мышцы, сообразив, что если сейчас по сети и рыщут какие-нибудь соглядатаи, то именно разъяренная Чантория и покажется им наименее подозрительной. Обитатели их огромного муравейника гораздо чаще орали друга на друга, чем улыбались.
— Я считаю, что нам нужно позволить Кассию сделать Кейтлин прививку, — повторил Траффорд.
— Ушам своим не верю. Пожалуйста, скажи, что ты пошутил.
— Я считаю... я считаю, мы должны сделать все от нас зависящее, чтобы обезопасить нашу дочь.
— Ты хочешь позволить абсолютно чужому человеку втыкать в нее грязные иглы? И это, по-твоему, называется обезопасить?
Чантория подошла к Мармеладке Кейтлин, взяла ее на руки и прижала к себе, точно боялась, что Траффорд, не откладывая дела в долгий ящик, вынет из-за пазухи здоровенную иглу и проткнет ею несчастного младенца прямо на столике для видеоигр. Наверное, страх матери как-то передался и Кейтлин, потому что теперь обе они, казалось, смотрели на Траффорда с укором. Внешне Кейтлин гораздо больше походила на Чанторию, чем на своего отца: у нее была такая же кожа чудесного оливкового оттенка и такие же огромные темные глаза. Сейчас обе эти пары глаз были устремлены на Траффорда, и на мгновение он почувствовал себя чужаком в собственной семье.
— Вряд ли они пользуются грязными иглами, — спокойно ответил он.
— Ты сам говорил, что их наполняют тем самым ядом, от которого якобы хотят защитить детей! Траффорд, у них в иглах смертельная болезнь!
— Послушай, ты же неглупая женщина и не хуже моего знаешь теорию, — ответил Траффорд, раздраженный тем, что его заставляют обороняться.
— Это не теория, а гнусное колдовство.
— Небольшая доза бактерий активизирует иммунную систему ребенка.
— Ты серьезно? — с недоверием спросила Чантория. — Да это же вуду, Траффорд. Черная магия. Это...
— Между прочим, я просмотрел цифры за целое десятилетие в конце Допотопной эры...
— Эпохи обезьян.
— Называй ее как угодно, но факт остается фактом: в то время дети практически не умирали.
— Я в это не верю. Этого просто не может быть. Любовь призывает малышей к себе, вот и все. Так уж устроена жизнь, и ее не изменишь.
— Но тогда ее изменили, Чантория! И не Бог, а люди. До Потопа почти никто из детей не погибал.
— Ах, так? Значит, до Потопа? А почему Любовь обрушила на обезьянолюдей этот самый Потоп? Из-за их тщеславия! Из-за их гордыни! Из-за того, что они сочиняли истории и думали, будто могут помешать исполнению Божьей воли, втыкая в своих детей наполненные ядом иглы, как поганые колдуны! Да они ими и были!