— Знаете, — небрежным дружеским тоном произнес Кассий, — я считаю, что если кто-то хочет быть незаметным, ему не стоит стараться быть незаметным.
— Я не... — но Траффорд понимал, что отпираться бесполезно: его маневр был слишком очевиден.
Кассий улыбнулся.
— Уж мы-то в нашем отделе знаем, что практически вся информация, которую собирают власти, так и остается неизученной. Да и как ее можно изучить? Мы все находимся под постоянным наблюдением. Для просмотра всего накопленного материала на каждого отдельного человека понадобился бы свой полицейский, и этому полицейскому некогда было бы даже выкроить часок для сна. Такую информацию подвергают проверке, только если к ней почему-либо привлечено внимание. Следовательно, лучший способ избежать проверки состоит в том, чтобы не привлекать внимания к своей персоне.
— Мы сидим в независимом кафе, дружище, — кисло откликнулся Траффорд. Он не любил, когда его учили жизни.
— Это не запрещено.
— Да, но в такие места ходят только нелегалы.
— Мы можем быть любопытствующими или репортерами в поисках материала для документального фильма. Да что там, даже полицейскими, которые ищут насильников, приехавших к нам из-за рубежа! Главное — сидеть спокойно и с достоинством. А вот если мы откровенно стремимся спрятать свои лица от камеры, тогда ясно, что у нас дурные намерения.
— Гораздо проще было бы пойти на ланч в "Фалафель-хаус", — сухо заметил Траффорд. Однако он слегка выпрямил спину и постарался выглядеть более непринужденно.
Кассий заказал две порции фалафеля с салатом.
— Вкусно? — поинтересовался он, когда Траффорд отведал принесенного блюда. Тот сморщился.
— Нет. Горько.
— Не горько, а своеобразно.
— А мне кажется, горько.
— Погодите, распробуете.
Траффорд отважился на вторую попытку, и теперь, когда его вкусовые сосочки немного адаптировались, нашел, что есть несладкую снедь непривычно, но вовсе не так уж противно.
— Да, — признал он, — вкус... любопытный.
— Без кукурузного сиропа, — пояснил Кассий. — Привыкаешь не сразу, но дело, по-моему, того стоит. Они готовят его сами — только турецкий горох и приправы. Здесь не считают, что фалафель должен быть сладким.
Траффорд снова тревожно огляделся по сторонам.
— Все должно быть сладким, — сказал он с излишним нажимом, словно рядом с ними находился кто-то третий. — Это же очевидно. Сладкое доставляет удовольствие. Значит, чем еда слаще, тем больше она нам нравится.
— Никто нас не слушает, Траффорд, — сказал Кассий. — Боже мой, вы ведь сами работаете в Государственном банке данных, ваша профессия — совать нос в чужие дела. Наверно, вы загрузили в свой компьютер уже миллиарды часов видеосъемок. Разве вы когда-нибудь просматривали или прослушивали эти материалы?
Траффорд улыбнулся. Тут Кассий был прав.
— Нет.
— Конечно, нет. И никто этого не делает. У нас не тысяча девятьсот восемьдесят четвертый.
— Восемьдесят четвертый? О чем вы говорите?
— Был такой год в Допотопную эру.
— Знаю.
— А еще это название книги.
Траффорд прищурился. Неужели его пытаются заманить в ловушку? О таких провокациях знали все. Новости были переполнены ими: юноши-полицейские, слонявшиеся по берегам канала живой приманкой для содомитов, наркодельцы, которые на поверку оказывались агентами по борьбе с наркотиками, и, разумеется, интернет-сайты обезьянолюдей — на них якобы приводились доказательства того, что жизнь на Земле существует уже много миллионов лет, но на самом деле все это спонсировалось Храмом и служило капканами для легковерных.
— Вы имеете в виду художественную... то есть, выдумку? — осторожно спросил он.
— Да, "Тысяча девятьсот восемьдесят четвертый" — это история про общество, в котором...
— Мне плевать, дружище, — оборвал его Траффорд. —Я и знать не хочу! Писать романы — кощунство, а выдумывать — грех, потому что людей не могут создавать им подобные. Я человек верующий и знаю, что это под силу только Творцу.
— Боже святый, — сказал Кассий, — вы говорите прямо как на проповеди... Я что, паства, которую нужно просвещать? Или вы думаете, что я из полиции?
— Ничего я не думаю, — уклончиво ответил Траффорд.
Он хотел, чтобы его позиция была запечатлена на видео как можно яснее. Все знали, что главной растлительницей умов в Допотопную эру была именно художественная литература. Исповедник Бейли напоминал об этом каждую вторую неделю. Он живописал те ужасные времена, когда общество было порабощено выдуманными людьми. Когда телевизионные каналы изобиловали героями, которые лишь притворялись настоящими! Эти люди были творениями других людей, так называемыми вымышленными персонажами. То была эпоха книг, причем отнюдь не таких, какие читались и теперь, в Просвещенную эру, — не полезных книг о вере, об индивидуальном просвещении, о честолюбивых стремлениях и самосовершенствовании, не тех, что объясняли вам, как стать богатым, завести много друзей, получить максимум удовольствия от секса и сделаться лидером в своей социальной группе. Нет—тогда популярностью пользовались романы, истории, тысячи которых громоздились на книжных полках. И весь народ был отравлен неправдой, заражен иллюзией, что созданное человеком может быть прекраснее и интереснее того, что создал Бог. К счастью, потом — еще в конце Допотопной эры — наступила пора, когда люди стали понемногу отказываться от историй в пользу реальности. Пора, когда появилось благословенное новое поколение, любящее только себя, с восторгом наблюдающее за собой по телевизору, читающее только о себе в книгах и журналах и тем самым превозносящее реальность созданного Богом.
— Поверьте мне, Траффорд, — сказал Кассий, — я не полицейский. Зачем полицейскому годами сидеть в вашем офисе, пытаясь подловить вас? Вы что, более важная персона, чем я полагал?
— Да нет, конечно, — отозвался Траффорд с легким смущением. — Но вы упомянули о тысяча девятьсот восемьдесят четвертом. Сказали, что это...
— История?
— Ради Любви, замолчите!
— Я не считаю, что выдумывать истории грешно, — сказал Кассий.
— Но это так!
— Почему?
— Сами знаете почему. Все знают почему. Потому что, когда человек начал выдумывать истории, его гордыня и самомнение выросли настолько, что он решил, будто может написать историю самой жизни, — так и был совершен самый великий грех, когда человек написал историю Земли, а Бога оставил в стороне!
— Ой-ой-ой, — откликнулся Кассий, презрительно покачав головой. — Наверное, и школе закон Божий был вашим любимым предметом. Неужто вы и правда верите во всю эту чушь?
Траффорд встал, готовый уйти. Пускай идиоты, желающие сесть в тюрьму за богохульство, отправляются туда без него.
— До свиданья, Кассий, — громко сказал он. — Спасибо за ланч, но вряд ли я соглашусь прийти сюда еще. Если захотите со мной побеседовать, можно сделать это в офисе.
— Каждый второй, — тихо сказал Кассий. — Умирает каждый второй, Траффорд.
Траффорд застыл на месте. В конце концов, именно эта зловещая статистика подтолкнула его к тому, чтобы принять предложение Кассия.
— Хватит твердить одно и то же! — огрызнулся он. — Вам что, нравятся эти цифры? Вы случаем не извращенец? Следите за тем, что говорите, не то я расскажу про вас на своем блоге!
— Сядьте и перестаньте кричать, — скомандовал Кассий. — Если вы на меня донесете, вас в первую очередь спросят, зачем вы вообще отправились со мной в кафе. Почему вы позволили отвести себя в такое подозрительное место? Вас обвинят за компанию, а от этого так просто не отмоешься. Вы превратитесь в человека с запятнанной репутацией, и Принцесса Любомила сожрет нас живьем.
Поколебавшись, Траффорд молча опустился на стул.
— И ради бога, перестаньте изображать истинно верующего, — продолжал Кассий, — Это очень скучно.
— Я и есть истинно верующий, — возразил Траффорд. Но он и сам понимал, что его слова звучат неубедительно.
— Как вам будет угодно, — сказал Кассий.