Обреченно зажмуриваюсь. Все. Капец.
Платон тут же поворачивается так, чтобы закрыть меня собой. Наша с ним традиция — быть застуканными.
— Мы как звери, — бормочу едва слышно. — Мы с тобой как звери, это ужасно.
Но дверь почему-то не открывается.
Сердце тарабанит. Пялимся с Платоном друг на друга.
Это длится одну секунду.
На второй ручка снова дергается.
— Ты закрыл дверь? — шепчу я.
— Ее нельзя закрыть изнутри.
Округляю глаза и таращусь на него. Открываю рот, но Платон прижимает палец к губам.
— Я слышал какой-то шум! — отдаленный голос Рыбакова.
— Я же вам говорила, что никого еще нет. Элина не приходила, — громко говорит Дарина. — Платон Игоревич сам открывает кладовку, ключ только у него. Он на свои деньги купил нам кофемашину и, знаете ли, опасается, что вы ее себе заберете. Как в прошлый раз. Поэтому пользоваться можно только при нем.
Рыбаков что-то бурчит.
Я нервно улыбаюсь, краска стыда заливает лицо. Платон беззвучно смеется. Качает головой. Медленно из меня выходит, предельно тихо натягивает штаны. Достает с полки и подает бумажное полотенце.
— Тебе надо перестать в меня кончать, — шиплю я еле слышно.
Он наклоняется и говорит на ухо:
— Выйдешь за меня замуж?
— Что?
— Ты согласишься выйти за меня? — И пялится.
Серьезно? Правда? Радость взрывается внутри такая яркая, как будто я традиционная цыганка, для которой брак чуть ли не смысл жизни.
Платон заглядывает в глаза. Они у него как никогда ясные. Мурашки бегут по коже.
Я пытаюсь скрыть бешеное счастье и вести себя прилично.
— Станешь моей, Элечка? Я хочу с тобой спать и просыпаться. С тобой жить. С тобой разговаривать. Все с тобой. Я не могу держать с тобой дистанцию. И главное — не хочу. Я не животное, не зверь. Обычно я в состоянии вести себя в рамках принятой культуры. Это кухня. — Он оглядывается. — И это капец. Но, честно говоря, мне плевать.
— Мне надо подумать, — бормочу. — С братом и отцом посоветоваться. Я такие вопросы вообще-то сама не решаю!
Платон моргает. Облизывает губы и скороговоркой выпаливает:
— Хорошо. Но ты сама бы хотела? Не против, если я попрошу твоей руки?
Помешкав, киваю.
— Не против. — Вспыхиваю, огнем горю.
Он широко улыбается. Я тоже. Мы снова целуемся, теперь нежно.
В дверь стучатся.
— Как будете готовы, дайте знать, я вас открою. Рыбаков носится по этажам, мне кажется, ему скучно. — Это Дарина.
— Я дам ей премию.
— Дай ей премию.
Выдыхаем одновременно.
Я спрыгиваю со стола.
— По новостям, малыш, — торопливо говорит Платон. — Пока мы не включились в работу. Маме я уже сказал, что женюсь на тебе в самое ближайшее время. Вечером обсудим даты и формат, подумай пока. После ралли поедем просить знакомиться с твоим страшным братом и просить твоей руки.
— А ралли? Решили что-то?
— Нашли лазейку в контракте. Будем участвовать с Егором на разных машинах, с опытными штурманами. Отец уже кое-кого вызвал. Сегодня начинаем тренироваться.
— Платош, времени в обрез, — волнуюсь я. Голос, правда, как мурчание кошки, слишком ласковый, не подходящий моменту.
— Времени в обрез, — подтверждает он. — Нормально. Я хорошо работаю, когда задница в огне.
— Я тоже.
Мы киваем друг другу. Платон направляется к двери стучать, а я приседаю с салфетками, чтобы убрать осколки и сахар.
Глава 47
Ралли
В день квалификации льет как из ведра.
Платон делает шаг из самолета и два назад, а там я стою!
— Прошу прощения, но ты мне на ногу наступил!
— Сорри. — Он снимает куртку и накидывает на голову. — Там капец, Эль. — Его волосы намокли моментально, Платон стирает крупные капли с лица. — Бегом до автобуса.
— Йес, босс. Ты меня лови, если запнусь и полечу вниз.
— А ты меня.
Хохочу, представляя эту картину.
Мы промокаем до нитки, пока спускаемся с трапа. Платон действительно держит крепко — упасть нереально. Бежим, держась за руки, под потоком воды. Залетаем в автобус. Там жутко холодно!
Боже! Сжимаюсь в комочек.
— Выключи сплиты! Эй! — кричит Платон водителю. Рявкает, и тот слушается.
Автобус заполняют гонщики. Здесь не только спортсмены, их механики и члены семей, есть и совершенно незаинтересованные люди, которые искренне не понимают, кто все мы, и понимать не планируют. Я такой была еще три месяца назад. Даже не верится.
Вытираю потекшую тушь, проверяя себя через фронтальную камеру. Платон стоит рядом, как всегда приобняв, говорит с отцом по телефону. Я поднимаю глаза и вижу Тимофея Агаева в компании с его штурманом. Выглядит этот мудак значительно лучше. И не скажешь, что две недели назад нес опасную чушь на крыше, с покрасневшими глазами и дрожащими руками. Если бы я сейчас вздумала рассказать о том разговоре, весь автобус поднял бы меня на смех.