Взбесился, конечно, что не просчитал маму и ее страсть к сценам. Слепая зона — время безумных виражей, потрясающих побед и фатальных ошибок.
Едва нас с Егором выписали, мы начали готовиться к поездке.
Каждый день я присылал Эле с курьером конфеты, цветы или пирожные, она не приняла ничего. А может, и не ее это были решения, так как она у родителей спряталась, а они люди непростые.
В любом случае ее строптивость и неприступность казались уместными и правильными. Я, разумеется, понимал, что девушка она особенная. Ее хочется добиться. И от мысли, что сейчас всё зависит от меня — адреналин кусал изнутри, как перед гонкой. Я рвался в эту поездку сильнее, чем куда бы то ни было.
***
Ее брат сбривает меня еще на подходе. Я знаю, что отец Эли совсем плох после инсульта, его берегут от потрясений и каких-то сложных решений, поэтому пытаюсь переговорить именно с Максимом Одинцовым.
Но тот с легкой депутатской руки, через секретаря отправляет прогуляться. Я пробую дождаться окончания рабочего дня и застать его врасплох, но он пользуется служебным выходом и выезжает из подземной парковки. Остается рукой помахать.
Ладно.
Взятый на прокат мерс далеко не так душевен, как верный Акуленыш, но по столичным дорогам наваливает нормально. Дорога незнакомая, поэтому опережаю депутатский кортеж всего минут на двадцать.
Перекрываю ворота его дома, выхожу из машины, руки скрещиваю и жду.
Окна зажигаются. Шторы дергаются. Одинцов приезжает домой уже предупрежденным, останавливается. Из машины выходит охранник.
И сразу ко мне.
- Это частная территория, машину уберите.
Пиздец. Брат Элины сидит в машине, наблюдает.
- Я хочу поговорить с Максимом Одинцовым по личному вопросу. Это не займет много времени.
- Запишитесь на прием в порядке очереди.
- По личному вопросу, - повторяю. - Слушай, это какой-то сюр и детский сад, он прекрасно меня знает, и знает, зачем я прилетел. Он вон сидит, пусть выйдет.
Делаю шаг к внедорожнику, охрана перекрывает путь. Развожу руками вопросительно. Одинцов отрицательно качает головой.
- Или вы убираете машину, или я вызываю эвакуатор.
Закипаю.
Эвакуатор приезжает через двадцать минут и забирает взятый на прокат мерс. Мы с Одинцовым молча наблюдаем за этим мероприятием. Я рядом стою, он — из окна машины, так и не пожелав выйти. Два упрямых барана.
Рыжеволосая девушка, кажется, ее зовут Аня, наблюдает за нами из окна с большим интересом, весело болтает по телефону.
Эвакуатор уезжает, Одинцов окидывает меня торжествующим взглядом, заезжая в свой двор. Внутрь не иду, не рискую. Молча наблюдаю, как ворота закрываются перед носом, и кипя от ярости шлепаю к дороге вызывать такси.
***
Следующим днем я обрабатываю раны на руках с каким-то особенным ледяным спокойствием.
- Ты уверен? - на пороге замирает Егор.
Он теперь ходит в кепке. Воротник-стойка закрывает обожженную шею, на лице несколько широких пластырей. Рука в гипсе. Я просил его остаться в Крае, но он все же купил билет на самолет, назвав себя необходимой массовкой.
- Абсолютно.
- Марель отзвонился, Эля и еще несколько девушек вышли из дома, сели в машину. Парни в сборе внизу.
Киваю.
Сам едва зубами не скриплю от холодной ярости. Одинцов даже не вышел поговорить. Проигнорировал. Ни шанса. На гребаной минуты! Как с комаром! Такого в моей жизни еще не было. Я вообще-то известный спортсмен, подающий надежды ученый.
Ну ладно, цыган. Если не хочешь по-человечески, мы сыграем по твоим правилам.
Забинтовываю ладони и запястья, которые пострадали сильнее всего, и выглядят до сих пор страшновато, и выхожу на улицу.
На парковке отеля пять гоночных разноцветных машин. Большая часть — одолжена у местных друзей, потому что ждать еще несколько дней, пока парни пригонят свои тачки — терпения не хватило.
Здороваюсь с парнями, жму руки, благодарю за помощь. Обещаю оплатить убытки, если нас засадят на пятнадцать суток.
- По коням! - даю команду.
Настроение приподнятое, таких приключений давно не было.
Мы перехватываем розовую «Соренто» на первом же удобном повороте. Перекрываем выезд наглухо. Подпираем позади и с боков, берем в капкан. Это не выглядит как что-то опасное или рискованное — ни гнаться, ни подрезать, и уж тем более пугать девушек в планы не входило. И всё же.
И всё же другого пути мне не оставили.
Когда ходы отступления оказываются наглухо отрезанными, я выхожу из мерса, вытаскиваю букеты с заднего сиденья и подхожу к «Соренто».