Меня сложно назвать сентиментальной. На моментах в фильмах, где все рыдают, — зачастую борюсь с зевотой. Сестра иногда шутит, что меня вырастили не родители, а злые волки в лесу, в такие моменты чувствую себя польщенной и марку держу.
Поэтому искренне радуюсь, что ни один человек на свете не знает, как вдруг предательски задрожали губы и защипало нос.
Закрыв за курьером дверь, я прижимаю корзину к груди и громко беспомощно всхлипываю. В начале апреля город присыпало новой порцией снега, у меня батареи пашут на максимум, и все равно холодно. А тут теплом повеяло. Закутало, согрело!
Открываю пустой холодильник и раскладываю фрукты и контейнеры. Потом пишу маме: «Спасибо! Но не стоило, у меня все есть». Сама беру яблоко, мою, режу, кусаю. Вкусно так, будто яблок в жизни не пробовала. От мамы же. Подарок от мамочки любимой.
«Кушай фрукты, дочка. Не забывай о витаминах. Любим и скучаем».
Вытираю щеки. Сдержанностью я пошла в маму: сообщение из пары предложений — ее максимум. Оно много значит для нас обеих.
Я тоже люблю. И скучаю. Даже не представляете, хорошие мои, как.
Перед сном мобильник снова сигналит — на этот раз меня отметили на фотографии.
Подружки, мои бесценные еноты, собрались в баре и постят фотографии. На каждой кто-то держит мобильник, на котором открыта моя фотография. Смеюсь. Вот дурехи! Обожаю каждую.
«Так-так. Такие красивые и без меня?»
Девчонки тут же перезванивают, и я присаживаюсь на постели повыше. Мы болтаем и смеемся. Спустя некоторое время обнаруживаю себя в кухне с бокалом вина. Чокаемся виртуально.
За прошлый месяц еноты успели привыкнуть к моим рассказам про Егора и ждут развития событий. А у меня впервые такие спокойные и нормальные отношения. Без разрывных эмоций, преодоления препятствий, каких-то тайных встреч. Ужаса, что брат прознает. Без страха признаться в том, что наполовину цыганка, а это может быть неадекватно принято, прецеденты были. Хвастаюсь.
Но подруги видят, что я не в порядке. Мы знаем друг друга половину жизни, я скорее маму обману, чем их. Нарезаю сыр, пока они рассказывают о делах. А потом спрашивают, что у меня не так. Настырно, несколько раз спрашивают, отчего я начинаю раздражаться. Расстроилась из-за того, что не с девчонками в нашем любимом баре, а здесь одна.
Что тут непонятного?!
— Нет уж, говори. Что натворил Егор? Мы ждали, когда он проколется.
— С Егором все максимально как надо! — Раздражение неожиданно усиливается. — Он за мной ухаживает и все такое, — объясняю терпеливо. Делаю глоток вина побольше.
— Но?
Я сдаюсь и добавляю:
— Дело в его брате.
— Который твой босс?
— Который мой босс на ближайшие два года, с которым у нас крайне натянутые отношения. И который вломился ко мне в душ прошлым вечером.
После этого происходит неминуемый взрыв! Ухахатываюсь, наблюдая за тем, как подруги пораженно переглядываются, ахают и округляют глаза. Смех у меня диковатый — это, должно быть, нервное.
— Бог ты мой! Этот секси-гонщик, который платит тебе зарплату, был в твоем душе?! Ты должна все рассказать! Он был голым? — Лицо Киры вспыхивает восторгом.
Раздражение не просто щекочет — оно тяжелым катком размазывает. Не ту реакцию я хотела. Не ту ждала. За неимением возможности сорваться на себе самой, отыгрываюсь на подругах:
— Нет, блин, в дубленке! И он не секси! И платит копейки, жмотина последняя. И вообще, я не знаю, как сказать Егору! И надо ли говорить! У них заезд скоро, Егор второй пилот. — Закрываю лицо руками и беспомощно всхлипываю. — Заезд крайне важный. Меня тоже пригласили.
Подруги замолкают. Мы ошарашенно друг на друга смотрим.
— Так вломился-то зачем? — спрашивает Кира. — Что он хотел от тебя, в дубленке-то?
— Совсем-совсем не секси? — осторожно интересуется Василиса. — Прямо вообще нисколько?
Я вздыхаю. Если бы. Кратко пересказываю ситуацию.
— Платон — качели, понимаете? Чуть не сожрал меня в душе, я так сильно перепугалась! А потом сделал вид, что ничего не случилось, спокойно отпустил со своим братом. Меня трясло, представляете? Натурально колотило. У него там какая-то Рита, наверное, ею был занят. Но не понравилась она, видимо, потому что утром приперся просить о свидании. На работе снова делал вид, будто ничего не было. Платон слишком в себе уверен. Такой типаж у него, за что ни возьмется — все получается, и он об этом знает. От холодности до страсти и обратно щелчок пальцев… — Для наглядности громко щелкаю. — Я так не смогу. Просто не смогу больше жить, гадая, что у человека с настроением, и надеясь, что оно будет хорошим... У Платона столько девок было, и ни с одной отношения не длились дольше полугода. А Егор... он мне понятен. Буквально по лицу видно, что он думает, о чем. Где смущается, а когда предельно собой доволен.