Показатели приборов. Переключение скорости. Рывок вперед, пока можно. Тормозная система откликается мгновенно. Вхожу в поворот, адреналин скачет, и я живу. Ускоряюсь на максимум. На этом участке можно.
Кто-то роняет ручку. Несложно догадаться кто.
Я открываю глаза и впечатываю их в монитор. Таблицы рябят, цифры сливаются, целую секунду мозг противится тратить силы на тексты. Вдох-выдох, работаем.
Пытаюсь у самого себя найти ошибку. В бюджет, даже с учетом столичных нахлебников, помещаемся. С большим трудом. Втянув животы и щеки, то есть ударив по зарплате.
Москва громко вздыхает, не позволяя ни на секунду забыть о ее существовании. Сегодня на ней длинное белое платье, на талии черный ремень. Такие же черные широкие браслеты, серьги. На цыганку похожа.
Дверь открывается, парни заходят один за другим. Живут в одном районе и практически всегда приезжают одновременно.
Барышня подскакивает и по-хозяйски угощает всех кофе и маффинами. Весело щебечет, рассказывая, как заблудилась в городе, топит гонор в самоиронии. Кажется даже приветливой. Может, зря я на нее накинулся?
Не в моем вкусе, но талия поразительно тонкая, я таких не видел. Плечи худые, широковатые, а вот изгибы, приятные глазу. Вчера Москва была в широких брюках, сегодня в длинном платье, поэтому что с ногами — непонятно совершенно. Но любопытно.
Обрываю себя и возвращаюсь к монитору. Мысли шалят, после разрыва с Юлей прошло много времени.
Документации — вал, половину рабочего времени сейчас занимают бумаги, так что на несколько часов мы все выключаемся, спеша закончить с рутиной.
Ровно в двенадцать Москва берет мобильник, прочищает горло и начинает вещать «на периферию», по традиции громко:
— Здравствуйте, Александр Петрович... Да, у меня уже обед почти, спасибо. Проблема есть: мне не показывают сметы, поэтому я не могу ответить на ваши вопросы... Верно, Смолин. Отказывается сотрудничать. Категорически. — Она широко улыбается, явно наслаждаясь тем, что я слышу эти жалобы.
Сука самоуверенная.
Наглость обескураживает. Начальство-то на моей стороне, все всё понимают. Чего добивается?
Рабочий чат взрывается. Я смотрю на оранжевые кружки с цифрами сообщений. Не читаю.
Проходит минута. Вторая. Третья.
Мой мобильник начинает вибрировать. Рыбаков. Беру трубку.
— Да?
— Ты, блядь, совсем охренел, Смолин?! — ор на максимум.
Блядь. Не на моей стороне, оказывается.
***
Элина
Возможно, месть и правда блюдо, которое стоит подавать холодным, но я никогда не была подлой. И не хотела бы такой становиться. Поэтому поговорила с Сашей в кабинете, при всех.
Играю жестко, но открыто.
Смолин общается по телефону.
Что лечат ему — понятия не имею, но судя по тону, который с трудом можно разобрать, натурально орут.
Платон Игоревич, отдать должное, не дергается, не уничтожает меня глазами, не швыряется предметами, а я была и к этому готова. Таращится в экран ноутбука, слушает. Лишь губы чуть сжимаются. Не смотри я пристально — не заметила бы.
— Я понял. Хорошо. — Он откладывает мобильник на стол. Молчит.
Пульс ускоряется. Мне даже кажется, что я на самом деле ощущаю запах машинного масла. Может, бешенство Смолина так пахнет?
Его плечи напрягаются. Они, кстати, широкие и крепкие, как и шея. Словно он не вылазит из спортзала. Руки длинные. Надеюсь, этими руками он не вцепится сейчас мне в горло.
Потому что... прищуриваюсь, прикидывая... дотянется запросто.
Расстояние между нами — меньше метра. За одним столом же сидим. Платон Игоревич спиной к стене, я — спиной ко всем. Усилием воли заставляю себя не сжиматься в ожидании ударов. Доверие, заработанное маффинами, вылито в унитаз. Но мне нужно работать, а Смолин мешает.
Сердце отбивает чечетку все быстрее и быстрее, как на соревнованиях. Все молчат.
Да боже! Будьте смелее.
— Начальство? — сочувствую я, не выдержав. Обхватываю губами соломинку, через которую втягивала латте, и громко отпиваю.
Это, честно говоря, нервное.
Смолин, натянуто улыбнувшись, поднимается и выходит.
— Ух! — выдыхает Дарина. — Смело ты. Я бы не решилась.
— Он, наверное, за кувалдой? — Свожу брови вместе.
Раздаются смешки. Шутка зашла.
Дарина тоже смеется и выдает: