Глухая тишина, как в вязком болотном тумане. Только тяжелые удары в висках, только хруст снега под ногами великана…
Три шага до него… два…
Краем глаза Хорек заметил стремительное движение: Кривой бросился вперед на своего противника, предоставив Хорьку самому разбираться со вторым.
Хорек не вскочил и не ударил, он просто выставил рогатину, упер ее тупой конец в снег, как учил его Дед перед охотой на кабана.
Он сам все сделает, сказал Дед.
Толчка Хорек даже и не почувствовал – рогатина лишь вздрогнула, когда бегущий с разгона животом напоролся на широкое, похожее на кинжал, лезвие.
Мертвый сделал еще шаг, насаживаясь на рогатину, и, наверное, бежал бы и дальше, если б не поперечина, остановившая его бег.
Вот теперь Хорек ощутил удар, но удержал. Даже смог выхватить кинжал из-за пояса – не задумываясь, потому что так учил его Дед.
Сразу добей, сказал Дед, не оставляй подранка. Раненый – самый опасный. Дал кабану насесть на рогатину – добей. Брось рогатину, все равно не удержишь, и добей. По горлу.
И Хорьку сейчас было все равно – человек перед ним или умирающий кабан. Лезвие вошло в горло человеку, заваливающемуся на бок, в лицо Хорька ударили теплые брызги.
Хорек отскочил в сторону, выставив перед собой окровавленный кинжал и пытаясь восстановить дыхание.
Возле саней что-то происходило. Кто-то истошно орал, несколько раз сталь с силой ударилась о сталь, потом крик прервался. Только тихий шорох…
И еле слышное бульканье под ногами у Хорька.
Пробитый рогатиной человек шевелил губами, скреб пальцами по снегу, а из рассеченного горла, пузырясь, вытекала густая темно-красная жижа.
Хорек, не отрываясь, смотрел в глаза умирающего. И видел в них себя. Глаза словно замерзали, превращались в лед, и Хорек в них тоже замерзал, застывал.
– Живой? – спросил кто-то.
Хорек мотнул головой в ответ.
– Ты живой? – спросил еще раз Кривой.
Он уже вернулся от дороги, чтобы глянуть – справился малый или первый бой для него стал и последним.
– Живой… – с трудом выговорил Хорек.
– У тебя кровь на роже.
Хорек провел рукой по лицу. Кровь. Ему в лицо ударила кровь убитого им же обозника.
– Снегом вытри, – Кривой наклонился к своему противнику, лежавшему на спине, широко раскинув руки.
Из груди убитого торчал кинжал. Крови видно не было.
– Чище нужно убивать, – сказал Кривой, наклонился и, чуть отстраняясь, выдернул свое оружие.
Несколько капель крови, отлетев, пробили в снегу дыры.
– Пойдем, – Кривой зачерпнул снег, вытер лезвие. Обтер его о полушубок убитого.
– Ты свой кинжал тоже оботри, пока руда не замерзла.
Хорек кивнул, вытер оружие и сунул его за пояс.
Кривой взялся за древко двумя руками, уперся ногой убитому в грудь и одним движением вырвал рогатину.
– И ее вытри.
Снег был холодный, руки застыли мгновенно, розовая талая вода текла между пальцами. Хорек почувствовал, как ледяная струйка проникла в рукав, торопливо встряхнул рукой.
Все остальное прошло как во сне: и слишком громкие голоса возле саней, и смех откуда-то взявшегося Враля, и одобрительное похлопывание по спине и плечам, слова Кривого – все было где-то очень далеко.
Хорек не смог отогнать от себя это странное ощущение, даже когда Кривой подтолкнул его вперед и сказал усмехаясь:
– Вы как хотите, а я с этим мальцом ссориться не буду. Пока дождались обоза, думал, он меня своими разговорами с ума сведет. И все про то, как делить будем, да как сподручнее засаду поставить… Когда сани перед нами остановились, решил – все, сейчас обгадится или побежит, ан нет, лежит, по пальцам обозников считает. Когда на нас побежали, я чуть стрекача не дал, а он даже не дернулся, принял беднягу на рогатину, да еще чуть ли не выпотрошил его. Сами гляньте! Так что, вы как хотите, а я к нему спиной поворачиваться не буду.
Все вокруг плыло, звенело как колокола на Чистины, хотелось прилечь и уснуть. Можно и в снег.
Хорька подхватили на руки – он даже и не разобрал, кто именно, посадили в сани. Что-то там говорили, перетаскивали с саней на сани мешки и корзины, после тронулись по дороге, – Хорек почувствовал, что проваливается, вздрогнул, вскидываясь, потом снова опустил голову на шершавый конопляный мешок и заснул.
Спал Хорек долго. Ему что-то снилось – веселое, яркое, радостное, словно праздник Веснянки. Он видел лица, разговаривал, даже пел и плясал, но, когда проснулся, в памяти не осталось почти ничего.
Только яркие пятна и ощущение счастья.
Он лежал на шкуре в пещере, возле самой стены.
Посреди пещеры горел костер, дым стелился понизу, в горле першило, но было тепло. И не было стылой сырости, от которой Хорек не мог спрятаться всю неделю перед нападением на обоз Жмота.