Чтобы разложить такой массив информации на подходящие для передачи фрагменты, уйдет неделя. Если бы его пересылали с Ганции на Гидрафур в бумажном виде, получившиеся тома заняли бы трюмы целого грузовоза.
Некоторые инфосплетения, сами выделившиеся из общей массы, гневно запульсировали ключами безопасности и кодами предупреждений. Частью это были секретные данные Администратума, частью — Арбитрес или Министорума. Промелькнувшее низкоуровневое коммюнике линейного флота было переброшено соответствующему ведомству. Нашлась и одна очень заметная прядь кода: доклад Инквизиции, опутанный ядовитыми витками шифров. Они предназначались для захвата и разрушения любого неискушенного разума, осмелившегося слишком близко взглянуть на них. Эта прядь была вытолкнута из сознания Квала первой, ради сохранения его рассудка, и с молчаливым уважением передана аутистам Бастиона. Каждые двенадцать часов персонал Башни связывался с астропатом Инквизиции на Гидрафуре, и в этот раз им было что ему передать — а точнее, сплавить поскорее.
Высоко наверху, в гнезде, Квал держался на грани потери сознания, словно в тумане воспринимая собственные движения, голос успокоителя и восхитительный аромат эпимового масла. Гипнотические команды уже начали действовать, астропат вновь накапливал силы, а его опаленный разум постепенно собирался воедино. По большому счету, Квал пока не мог отчетливо мыслить, — и это продлится ещё несколько часов, — но нечто отрывочное всплыло на поверхность его сознания.
Астропат облек этот фрагмент в неразборчивые слова.
— С чем, — спросил Квал в полный голос, — борется Мастер?
Никто не прислушался к нему. Многие астропаты несли чепуху, выходя из транса. Как правило, беспокоиться тут было не о чем.
Когда-то по этим галереям катились нагруженные боеприпасами тележки, доставляя заряды из бронированных складов к орудийным батареям. Теперь же здесь были коридоры, металлические полы и уступы которых застлали в несколько слоев мягкой джутовой тканью и синтетической шерстью, чтобы приглушить отвлекающий лязг сапог. Каркасы для потолочных светильников были расположены высоко на загибающихся внутрь стенах, чтобы их холодный металл не раздражал кончики пальцев, шарящих по скалобетону. Люмены висели вдали друг от друга и светили неярко — для большинства людей, ходивших этим путем, зрение было далеко не самым главным чувством. Замысловатые прожилки и завитки, вырезанные по бокам проходов, отполированы до блеска руками, касавшимися их на протяжении одиннадцати столетий.
Медленно шаркая по коридору, астропат Каппема тоже дотрагивался до стены. Он уже почти не нуждался в подобных касаниях, и со временем всё больше и больше радовался этому, поскольку напряженные труды иссушили его тело, а пальцы стали излишне чувствительными. Астропат передвигался короткими, тихими шажками, ноги в домашних туфлях несли хозяина по наизусть знакомой дороге, и зрение ему не требовалось. Двести восемь шагов до поворота к трапу, ведущему на второй, трапезный ярус хоров. Затем коридор медленно изгибается вправо, и ещё через сто восемнадцать шагов — винтовая лестница, поднимающаяся к лабиринту переходов, из которого можно попасть к основанию гнезда Каппемы.
Псайкер почти не осознавал движений собственных ног и света люменов, что падал на его ввалившиеся незрячие глаза. Стена под кончиками пальцев оживала для внутренних чувств астропата: Каппема ощущал углы и изгибы её резьбы, словно окружающий воздух обзавелся собственными нервами.
На физический слой реальности накладывались следы и метки его братьев и сестер, других слепцов, проходивших этим путем из келий и часовен Куртины и нижнего донжона наверх, к медитационным залам, постелям для говенья и трапезным хоров. Подобные отметины всегда были здесь, они усеивали любую часть Башни, в которой появлялись псайкеры, и Каппема, как и все остальные, находил успокоение в присутствии товарищей.
Но сегодня, однако, ему было не по себе. На тридцать четвертом шаге по коридору, где линии на стене переплетались чередой узких спиралей, астропат миновал обрывок памяти, оставленный старшим астропатом Святосталью. Краткий отзвук тонкого, как бумага, голоса пожилой женщины раздался в не-слухе псайкера, и в воздухе острым ножом повисло негодование. Святосталь размышляла о посланнике, человеке, явившемся, по её мнению, от Хозяев Мясных кукол, так называемых Поляристов. Этого «господина Лоджена» блокировали на борту его дромона в Третичном доке, не позволяя ступить на станцию.