Выбрать главу

Если подумать, то преступления, приведшие к таким приговорам, были достаточно незначительными. Кальпурния знала об этом ещё до того, как нашла прямое указание в проматывающемся тексте. Некомпетентность низкого уровня при исполнении долга, например, или речь, которая, по решению судьи, граничила с крамолой. Возможно, недостаточное благочестие, леность, свободомыслие или иное из множества деяний, ставивших личные мотивы арестанта превыше Императора. Кодексы наказаний объединяли всё это в категорию «себялюбие».

Но, каким бы ни было преступление, суд постановлял, что оно не перевешивает чина осужденных или каких-либо рекомендаций, посвящений, грамот за прежние заслуги, полученных ими во время службы. Если бы возникли сомнения в весомости последних, то запыленный, задыхающийся человек не тащил бы за собой тележку по пескам, а маршировал бы на вражеские орудия в униформе штрафного легиона или лежал бы в луже крови перед расстрельной командой Арбитрес. Нет, люди в пустыне были мелкими нарушителями.

И ничего из этого, решила Шира Кальпурния, ей помочь не могло. Потерев глаза, она зевнула и поморщилась от хруста собственной челюсти. Как только экран планшета почернел, Шира выдвинула инфоковчег из ниши, пробормотала краткое благословение его машинному духу и вернула устройство в стеллаж на стене камеры.

На маленьком столике в центре помещения лежали заметки Кальпурнии, аккуратно сложенные, отсортированные, исписанные примечаниями и правками. Каждый час или около того ей приходилось складывать бумаги заново: вибрация от двигателей дромона гасилась не полностью, и всё, положенное Широй на стол, имело обыкновение незаметно уползать, будучи оставленным без внимания. Вскоре после того, как они покинули главный Инкарцерий, женщина перед сном провела беспокойный вечер в блужданиях по камере площадью три на три метра, за вычетом пространства, занятого архивным стеллажом, тюфяком и столиком. Она прикладывала ладонь то к одной, то к другой стене, пытаясь определить по силе вибрации, в какой стороне находится корма дромона. В общем, ничего не вышло.

Отойдя от стеллажа, Кальпурния снова села и пустыми глазами уставилась на чистые листы перед собой. Вертя стило между пальцев, она думала, писать ли заметки по материалу о Клейцен-Онжере, чтобы потом вернуться к ним. Нет, не стоит. Конечно, это была интересная информация, даже в какой-то мере вдохновляющая: земля, непригодная ни для чего, по милости Императора стала служить праведной и добродетельной цели.

Кроме того, Ширу поразила сама суть наказания — оно скорее напоминало полные символизма, ритуализированные воздаяния Адептус Министорум, чем суровые и прагматичные кары, определяемые Арбитрес. Раньше, на Гидрафуре, она могла бы уцепиться за эту идею, проследить, как пустыня обернулась местом взысканий, изучить, как обычаи Экклезиархии смешались с жестким уголовным правом арбитров. Она могла бы подискутировать об этом с Нестором Леандро на одном из официальных банкетов для высшего состава, или направила бы Куланна или Амри для исследования фактов и последующего выступления с критикой; такой опыт был бы полезен для…

Чем об этом думать, лучше вообще не думать. Кальпурния подавила тяжелые мысли. Просто Клейцен-Онжере мало чем мог ей помочь, вот и всё. Любопытная история о тюремном мире почти за сегментум отсюда, не более того. Шире нужно было сосредоточиться.

Она должна была подготовиться к собственному суду.

* * *

Кальпурния подскочила от грохочущего удара в дверь камеры. Женщина слышала его не в первый и даже не в сотый раз, но, разумеется, всё было рассчитано так, чтобы всполошить её и вывести из равновесия. В заметках Ширы имелось множество клякс и нечаянных росчерков пера посреди слова, оставленных в такие моменты.

У неё была пара секунд, чтобы собраться после удара и до колокольного боя, разносящегося из вокс-решеток в стенах помещения. Оглушительный перезвон пробуждал новые скверные воспоминания. Когда он смолк, Кальпурния уже стояла на одном колене в маленьком кусочке свободного пространства посередине камеры, как того требовал закон.

В открывшуюся с громыханием дверь вошли двое мужчин, но Шира смотрела строго вперед, будто на плацу. Ведущий каратель воздел посох и с силой ударил металлическим наконечником в пол. Дверь скользнула обратно, закрылась, и на предписанные восемь секунд наступило молчание. Затем вошедшие заняли вторые позиции, и посох снова обрушился на палубу.

Чин Кальпурнии позволял ей наблюдать за происходящим. Арбитру более низкого звания пришлось бы опуститься на оба колена и склонить голову, либо распластаться на холодном металле и слушать, как посох врезается в пол рядом с его ушами. Шире, как арбитру-сеньорис, было разрешено стоять на одном колене, с прямой спиной и поднятой головой, а также смотреть карателю в глаза.