— Нам об этом факте известно, но это не наш резон копаться в личных делах самоубийцы. Полиция такими вопросами не занимается. Кто его знает, какие у него были долги или, может, мамзельки высокооплачиваемые имелись? Взял одну красотулю да и осчастливил на всю жизнь. А почему бы и нет?
— А с кассиром беседовали? — не обращая внимания на иронию собеседника, осведомился присяжный поверенный.
— Обижаете! Не только кассира, но и управляющего отделением Волжско-Камского коммерческого банка под протокол опросили. Такие клиенты, как Тяглов, у кассового окошка не стоят. Им наличность приносят с поклоном и кофею предлагают откушать прямо в начальственном кабинете-с.
— И что говорят?
— Да ничего особенного. Заметили, что грустный он был какой-то, подавленный. От угощения отказался. Видать, уже тогда знал, болезный, что руки на себя наложит. Ох, помилуй, Господи, его грешную душу!
— Благодарю вас, Ефим Андреевич.
— Не стоит, Клим Пантелеевич. Уж сколько раз вы меня выручали, скольких душегубцев помогли изловить — одному Всевышнему известно, не считая нас с вами, — хохотнул сыщик и добавил: — А доктору Нижегородцеву передайте: пусть его супружница поменьше лясы точит с госпожой Тягловой. Уж рассуждения у неё слишком фантазийные. Готов спорить на «красненькую»[2], что недавно вы встречались с Николаем Петровичем, вот он и попросил вас ввязаться в это дело.
— Ох, смотрю, и агентура у вас!
— А как же! Работаем-с.
— Рад был вас слышать.
— Взаимно.
— Честь имею кланяться.
Адвокат положил трубку. И хотя многое прояснилось, тем не менее после разговора с Поляничко в сердце поселилось неприятное тревожное чувство, известное каждому, кто хоть раз случайно встречал похоронную процессию. Вроде бы и покойного не знаешь и расстраиваться глупо, но душа всё равно печалится, будто понимает, что когда-то и ей придётся отправиться в дальнюю дорогу.
Дабы отвлечься от грустных мыслей, Клим Пантелеевич снял с полки «Пёстрые рассказы» А.П. Чехова и принялся читать.
II
Церковь во имя Успения Пресвятой Богородицы находилась на северной окраине Ярмарочной площади, за бывшей Тифлисской заставой, охранявшей город от набегов горцев. На её месте теперь высились арочные Тифлисские ворота, открывавшие одноимённый тракт. И белокаменная Успенская церковь, и грандиозные ворота были построены почти одновременно в середине прошлого века.
Дорога от дома № 38 на Николаевском проспекте до церкви занимала пять минут на извозчике или двадцать минут пешком. Но Божий храм привлекал Ардашева не только своей близостью. Восемь лет назад на Успенском кладбище нашёл свой последний приют отец Клима Пантелеевича. И потому каждое воскресенье присяжный поверенный приходил к его могиле. Вот и сейчас, после окончания Божественной литургии, адвокат вновь навестил могилу дорогого ему человека.
Уже на выходе, за каменным забором, он увидел незрячего старика, просившего милостыню. О его слепоте напоминали чёрные круглые очки. Длинная седая борода и изрезанное морщинами лицо, рваный тулуп и потрёпанный треух, перелатанные валенки — всё говорило о тяжкой доле христарадника. Несмотря на жалкий вид, было в старце что-то светлое и доброе.
Присяжный поверенный нащупал в кармане целковый и опустил в медную кружку. Раздался лёгкий звон. Старик поднял голову, снял очки с закопчёнными стёклами и протянул их Ардашеву:
— Это тебе, барин.
— Зачем они мне?
— Не побрезгуй.
— Оставь себе, старик.
— Это не я прошу, это убиенная душа просит.
— О чём ты?
— Возьми, мил человек, хотя бы на время. Вернёшь потом, когда в них нужда отпадёт.
Адвокат пожал плечами, сунул очки в карман пальто, поднял меховой воротник и махнул извозчику.
Не прошло и четверти часа, как сани остановились у большого каменного дома на Воробьёвке.
Клим Пантелеевич покрутил ручку механического звонка. Через несколько секунд дверь отворилась. На пороге появилась не лишённая красоты дама в траурном платье лет двадцати семи.
— Позвольте представиться…
— Да-да, я вас знаю, — перебила хозяйка. — Мы знакомы через доктора Нижегородцева. Я была на ваших процессах в окружном суде. Проходите, пожалуйста.
— Благодарю.
— Одежду можно повесить на вешалку. К сожалению, горничная сбежала, а новую прислугу пока найти не удаётся. О доме пошла дурная молва. Я, признаться, и сама боюсь тут находиться, но что делать? Нельзя же всё так взять и бросить.