Свет остановился на докторе Холкомбе. А затем произошло нечто уж вовсе поразительное. Из пучка света — или, скорее, из того места, где он омывал белый камень — вышел человек; человек этот был весьма похож на Холкомба: с такой же бородой, такой же невысокий и добродушный.
Это был настоящий Харадос!
Профессор без колебаний шагнул вперед и встал рядом с ним. За ним последовали Хобарт и Арадна, Гарри и Нервина, и, наконец, отделившийся от группы Баров МакФерсон. Собравшаяся в храме толпа замерла в благоговейном ужасе.
Это длилось всего мгновение. Потом Харадос и все, кто был рядом с ним, пропали. А на белоснежном камне заплясало живое пламя в форме меча. Оно горело не дольше вздоха на том самом месте, где стояли исчезнувшие. А затем не стало и его.
Это был конец.
Однако же нет, еще не совсем. Ибо, когда той ночью «Слепое пятно» закрылось в доме 288 по Чаттертон-Плэйс, ему вторил глубокий, мерный раскат Колокола Харадоса.
Глава XLVIII
Необъяснимое
Будь этот отчет всего лишь порождением чьего-то воображения, отсутствие необъясненных пробелов привело бы все к ладной концовке. На самом же деле авторы настоящего должны прокомментировать следующее…
Неизвестно, почему Рамда Авек не смог явиться в решающий момент. Возможно, он мог бы все изменить. Мы можем лишь строить догадки; с тех пор о нем не было никаких вестей.
То же самое можно сказать и о Чике Уотсоне. Он исчез сразу же после того, как закрылось «пятно», сказав, что идет проведать Берту Холкомб. С того дня и до сегодня никаких его следов обнаружить не удалось. Без сомнений, читатель мог заметить объявления в газетах, призывающие сообщать властям о любом человеке, подходящим под описание Уотсона. Там же есть пометка, что Чику Уотсону следует обратиться за разрешением на вступление в брак.
Что касается двоих его друзей, Вендела и Фентона, а также Арадны, Нервины, МакФерсона и доктора, то они пропали бесследно, как из Томалии, так и с лица Земли. Один Харадос знает, что с ними.
Мадам Ле-Фабр, однако, считает, что может дать этому удовлетворительное объяснение. Вкратце ее теория такова:
— Есть только один способ изучить ПОТУСТОРОННЕЕ. И способ этот — смерть. Несмотря на то, что мы все глубоко впечатлены реальностью, описанной мистером Уотсоном, я глубоко убеждена, что он был не более чем духом, и все, что мы видели, было явлением призраков. Доктор Холкомб и все остальные просто перешли в другую плоскость. Мы больше никогда их не встретим. Они мертвы — тут не может быть иного объяснения. Они — призраки.
Предоставляя эту версию на суд публики строго так, как она была изложена, авторы настоящего считают себя вправе упомянуть и выводы, к которым пришел доктор Маллой и с которыми согласились доктора Хиггинс и Хансен, а также — с оговорками — профессор Герольд и мисс Кларк:
— В определенной степени и до определенного момента вполне возможно объяснить удивительный феномен «Слепого пятна» при помощи общеизвестных принципов психологии. Галлюцинации в таком объяснении сыграли бы немалую роль. Однако мы чувствуем, что увиденную нами лично часть Томалии нельзя полностью объяснить таким образом. Наши показания слишком точно совпадают, и мы не подвергались групповому гипнозу. Мы убеждены, что для полного разъяснения необходима новая гипотеза. Мы утверждаем, что увиденное нами не было иллюзией. Исходя из того, что нечто может быть либо реальным, либо нереальным, и третьего — то есть не относящегося ни к первому, ни ко второму — не дано, мы вынуждены настаивать на следующем: то, чему мы были свидетелями — РЕАЛЬНОСТЬ. Мы полны готовности принять любую теорию, которая сможет обосновать все факты, а не какую-либо их часть.
Воздерживаясь опять же от каких-либо замечаний, мы переходим к более исчерпывающему мнению сэра Генри Ходжеса. Ввиду того, что оно, по всей видимости, весьма близко совпадает с гипотезой профессора Холкомба, а также того, что репутация сэра Генри не лишена значимости, мы приводим здесь его слова практически дословно:
— В химии хорошо известен эксперимент, в ходе которого смешиваются вода и спирт в одинаковых пропорциях. Скажем, и того, и того по пинте. Итак, получившаяся в итоге жидкость должна составлять кварту, но это не так. Результат по объему несколько меньше кварты. Поистине, странно для новичков, но для каждого, кто изучает этот предмет, нет ничего обычнее. По-настоящему странно другое — как все, кроме доктора Холкомба и этого человека, Рамды, проглядели колоссальную важность и значение конкретно этого факта. А теперь подумайте об ином общеизвестном законе: невзирая на все ваши старания, вы не можете воспрепятствовать гравитации. Она будет тянуть любой предмет вниз, как бы вы ни пытались заслонить его от земли. Почему? Потому что гравитация — сила всепроникающая. Опять же — почему? Почему гравитация действует совершенно на всё? Ответ таков: потому что гравитация — это одна из функций эфира. А эфир — неопределенная субстанция, настолько неосязаемая, что проникает сквозь все твердые вещества так, как будто их вовсе нет. Есть два важных момента, которые наталкивают на весьма плодотворные размышления. Первый: две субстанции могут сосуществовать в пространстве, изначально рассчитанном на то, чтобы быть полностью заполненным только одним из них. И второе: ВСЕ субстанции представляют собой нечто вроде пор для эфира. Прекрасно. Помните, что мы ничего не знаем непосредственно об эфире — все наши знания опосредованы. Следовательно… эфиров может быть больше, чем один! Задумайтесь, что это может означать. Если существует другой эфир, как нам об этом узнать? Только посредством такого явления, как «Слепое пятно» — не через обычные каналы. Ибо обычные каналы, вроде микроскопов или пробирных цилиндров, если свести их природу к основе, являются всего лишь материальным воплощениями ЕДИНСТВЕННОГО ИЗВЕСТНОГО НАМ ЭФИРА! Неизбежно то, что наши пять чувств никогда не смогут объять какой-либо другой эфир. Однако, зная то, что мы знаем о структуре атома, электрической активности, квантах, мы должны признать, что существует огромное, ничем не занятое пространство между частицами атома — имеется в виду, что мы не можем увидеть, чем оно заполнено. Именно в области, смешанной и переплетенной с электронами, которые создают так хорошо знакомый нам мир, есть, по моему мнению, мир Томалии. Собственно говоря, он сосуществует с нашим собственным. Он здесь — и мы тоже. В эту самую секунду, в любой произвольной точке, может находиться — и наверняка находится — более одного твердого объекта: две системы материальности, две системы жизни, две системы смерти. И, если их две, то кто знает, может быть, даже больше! Холкомб прав. Мы суть Бесконечность. Только наши пять чувств делают нас конечными.