— И вы меня по волосам узнали?
— Конечно. У вас волосы как музыка Брамса...
Не столько смысл, сколько тон сказанного заставил девочку покраснеть до корней этих самых волос. Впервые она поняла, что именно чувствует Тереска.
— Почему... Брамса?... — спросила Шпулька, едва дыша.
— Не знаю, — жутко смутился Кшиштоф Цегна. — Мне почему-то показалось похоже.
И тут же подумал, что, наверное, сморозил глупость, но ему действительно показалось похоже. Он любил серьезную музыку и неплохо в ней разбирался. Не так давно слушал концерт Брамса, и каким-то образом волосы Шпульки ассоциировались у него с этой музыкой, изящной и как бы поблескивающей в завитках...
Шпулька первая преодолела замешательство и начала расспрашивать молодого человека об учебе в милицейской школе.
— Я как раз собирался рассказать, — оживленно подхватил тот. — Мне жутко повезло. Можно сказать, слепое счастье. Я, представьте, успел в последний момент. Теперь правила приема изменились, и пришлось бы сначала получить высшее образование и только потом туда поступать. Меня приняли еще по старым правилам. Никогда в жизни не забуду, как вы тогда помогли! Учусь я неплохо, но приходится очень стараться, так как за мной майор постоянно следит. Тот, что меня учиться направил, вы его помните?
— Еще бы! Я думала, умру на месте, как он на меня тогда взглянул, когда я в кладовке, заперла вашего сотрудника, помните?
— Спрашиваете! Такие вещи не забываются...
Шпулька напрочь забыла, что собиралась сесть в автобус. Она прошла остановку и двинулась дальше, а Кшиштоф Цегна — за ней, не обращая внимания на паршивую декабрьскую погоду и слякоть под ногами. Шпулька рассказала об их с Тереской летних приключениях и «веселеньком» переезде, а Кшиштоф поделился своими личными планами и перспективами на будущее, а также сегодняшними проблемами.
— Знаете, меня сейчас интересуют мотивы, — говорил он, стараясь обойти хотя бы самые глубокие лужи. — Различные мотивы человеческих поступков. Не только преступлений, а и прочих тоже. Даже каких-то мелочей, сущей, можно сказать, ерунды... Человек ведет себя странно, а почему — объяснять отказывается.
Шпулька внезапно остановилась.
— Как вы сказали? Ведет себя странно, а объяснять отказывается?
Кшиштоф Цегна взглянул девочке под ноги и вывел ее из глубокой лужи.
— Именно. Может, это и не важно, но выглядит-то со стороны подозрительно.
— Точно, — согласилась Шпулька и потихоньку двинулась вперед. — Я как раз с проблемой столкнулась. Из этой области. Есть такой небольшой городишко, и что-то там происходит. Подозрительное. Один там ногу сломал. А объяснять ничего не хочет. Почему?
— Какой городишко? — заинтересовался Кшиштоф.
— Мослы называется.
— Мослы? — изумился молодой человек. — Не может быть!..
— Вы что, их знаете?
— Нет. Но много слышал. Один мой приятель из-за этих Мослов сделал из себя посмешище на всю Европу. Вообразил черт знает что, поднял тревогу, привлек к делу этих, ну, из родственного ведомства... И ноль на выходе. А началось все с того, что ночью к ним в отделение примчался босиком мужик. Дело было зимой, и к тому же мужик был трезв как стеклышко. И тоже ничего не хотел объяснять.
Слушавшая с огромным вниманием Шпулька потребовала подробностей. Оказалось, что находившийся в этих несчастных Мослах в командировке солидный научный сотрудник какого-то ботанического института, агроном по образованию, ночью выскочил из замка в одном белье и босиком, примчался по снегу в отделение милиции и ворвался туда со страшным криком, что он, мол, этого больше не вынесет. Чего именно не вынесет, выяснить так и не удалось, ибо агроном, как только немного оклемался, категорически отказался отвечать на вопросы. Пробормотал, пряча глаза, что ему приснился кошмар, и попросил одолжить ботинки. Больше Кшиштоф Цегна ничего не знал.
Шпулька в свою очередь поделилась с ним соображениями о руке мужа и ноге фотографа. Молодой человек подумал и покачал головой.
— Я думаю, это просто совпадение, — решил он. — Там же все обнюхали, проверили и ничего не обнаружили. Не будь этой проверки, я и сам бы подозревал, что дело нечисто. Но, в конце концов, бывают же идиотские совпадения. Хотя, кто его знает... Сами видите, что получается, когда люди не хотят говорить правду.
Вечером пани Букатова сошла с автобуса на своей остановке и увидела собственную дочь, сидевшую тут же, на лавочке под крышей, в обществе милиционера. Сначала она забеспокоилась, но сразу узнала молодого человека, которого встречала год назад и с которым Тереска и ее дочь проворачивали какие-то дела, завершившиеся шумным успехом. Пани Букатова приостановилась, озабоченно посмотрела на промокшие сапоги дочки, но ничего не сказала и пошла домой. Шпулька не обратила на собственную мать ни малейшего внимания, Кшиштоф Цегна вообще ее не заметил.
* * *— Все! Хватит с меня этой проклятой математики, — категорически заявила Шпулька и отодвинула от себя тетрадь. — Последнюю задачу я решила, теперь надо отдохнуть мозгам. Слушай, а что ты обо всем этом думаешь? Мне кажется, что-то здесь кроется.
— А откуда ты вообще про такое дело узнала? — подозрительно поинтересовалась Тереска.
— Так я же не успела рассказать. Все уроки да уроки! Представь себе, я встретила Кшиштофа Цегну!
— Что он здесь делает? Ведь он должен быть в Щитно. Или его уже выгнали?
— Типун тебе на язык! Совсем наоборот! Учится он отлично. А здесь был совсем недолго и уже уехал. Он-то мне все и рассказал.
— Так просто, ни с того ни с сего?
— Да нет. Я сама попросила. С подробностями. Опять эти Мослы. Явно там нечисто и странно, что тебе так не кажется. Один вид этого фотографа чего стоит. Посмотрела бы ты, как он на меня глянул...
— Надо было попросить, чтобы подождал чуток и не глядел, пока я не посмотрю. А вообще не представляю, что там такого может быть. Сама же говоришь, что милиция выясняла и ничего подозрительного не обнаружила.
— В том-то и дело! Ничего подозрительного, все отлично. А чего же тогда этот тип босиком по снегу бегал?
— Не знаю. Может, и впрямь дурной сон приснился...
— А муж? А фотограф? Не слишком ли много?
Тереска в задумчивости пыталась перекусить нитку, которой она пришивала пуговицу к пальто. Это ей не удалось, и она рассеянно оглянулась в поисках ножниц.
— Ну, я не знаю... — неохотно протянула она. — Смотря сколько времени прошло. Может, эти три события произошли в течение десяти лет? Куда я ножницы дела?
Шпулька молча вытянула ножницы из-под учебника математики и подала их подруге. Ее раздражало, что та совсем не проявляет интереса к такому заманчивому делу, и одновременно она ругала себя, что не сообразила спросить у Кшиштофа, когда все случилось: кросс по снегу, следствие и всеобщее издевательство над приятелем, выставившим себя на посмешище. Шпулька подумала, что надо бы написать и расспросить.
— Похоже, твой Робин действует на тебя отупляюще, — сердито заметила она. — А я-то надеялась...
— Зато ты при своем Кшиштофе стала не в меру сообразительной, — моментально парировала Тереска. — Если дело и дальше так пойдет, мы можем поменяться характерами. Так тебе и надо. А в сущности, ты права, — грустно добавила она. — Все это из-за Робина. Пожалуй, я несколько перестаралась.
Тереска так тяжело вздохнула, что подруга тут же забыла о своих претензиях. Сидя на диване и прижимая к груди пальто, Тереска призналась, что слишком много на себя взвалила. Двенадцать часов в неделю занятий с учениками, автошкола, уроки в школе, дополнительное изучение английского, а уж последним гвоздем в крышке ее гроба стала верховая езда. После нее несчастная девчонка чувствует себя совсем разбитой.
— Да ты спятила, — с ужасом констатировала Шпулька. — Неужели ему все это надо?
— Балда! Не ему, а мне надо. Впервые в жизни чувствую, что я — хуже, понимаешь, я увидела, что можно знать и уметь гораздо больше. Сколько времени зря потеряно!