— Значит, само вышло? — Джош определенно не хотел добавлять в голос ехидства, но как иначе, если взрослый, опытный оперативник отговаривается какими-то сказочками, о том, что не хотел, но так получилось. Но, разумеется, больше он так не будет. — Само, так само. Кто еще был в помещении? Кто был в группе?
— Ты, я, Темный, Алекс… Но ты сам должен помнить, ты тогда еще в сознании был. Я думал, ты нас узнал.
— Богуслав! — Мэва так грохнула своей чашкой об стол, что Джош вздрогнул. Похоже, становится хорошим тоном подчеркивать экспрессию слов побиванием чужой посуды. А Мэва с недосыпу нервная, как самка леригона в брачный период. Устыдилась. Закончила уже тихо. — Следи за языком.
— В смысле…
— Я к тому времени уже ослеп и не мог тебя видеть. Мэва это имела ввиду. — В отличие от подруги Джоша слова не задевали. Человек рассказывает, как запомнил.
— О, точно. Извини. Забыл. Ну да, да, точно! Ты ж не мог нас видеть! Я так и написал в отчете… Совсем память… Да, ты не видел. Из группы были я, Алекс, Дан, Эд, Феликс. Блок ломал Эд. Я первым заходил.
— И больше никого? Я имею ввиду, Темный был один? И никаких остаточных от 'прыжков'? Хорошо, ладно. Дальше что?
— Дальше стандартно. Отправили тебя в наш медбокс, оттуда почти сразу переправили Наверх. Ты совсем ничего не помнишь?
— Совсем, — и последний, контрольный вопрос. — Что тебе было за ликвидацию мага?
— А это важно? — подозрительно и колюче осведомился Богуслав. И правильно, а кому приятно о щелчках начальства по собственному носу распространяться?
Умница-Мэва понятливо подхватила:
— Да нет, не особо. Не для протокола. Просто любопытно.
— Ааа. Да ничего особенного — выговор, лишение премии, перевод на пять месяцев в Закопане, их 'помойку' чистить. Приятного мало, но со Службы не поперли.
Ну да. Нужно признать, что хоть чистка 'помойки', то есть работа с местами Темной силы, трудная, тяжелая, требующая крепости нервов и абсолютной небрезгливости, дельце неприятное, и после работы оперативником даже унизительное, но само по себе наказание довольно мягкое. Ту же Мэву и за меньшее… Это у начальства или сентиментальное настроение было, или… Или — начальству отстрел мага был выгоден.
— Повезло. Ну, все, вроде больше нет вопросов. Мэв?
— Несколько уточнений. В каком состоянии находился Джош, когда вы его обнаружили?
— Я…э… не могу… в смысле, с ним Алекс занимался. Я не знаю. Отчеты у медика возьмите, если это важно.
— Хорошо. Перед тем, как отправляться на поиски Джоша, ты докладывался начальству?
— Нет.
— Даже по телефону не сообщал? — коллега к чему-то клонила, но пока ее мысль Джош не улавливал.
— Нет.
— Почему? Ты же должен был получить разрешение? — гнула неведомую напарнику линию Мэва.
— Я ж сказал — не восприняли всерьез сначала.
— Ладно. С телом Темного наши патологоанатомы работали или Верхние?
— Верхние.
— Тебя сразу, на следующий же день в Закопане отправили или после?
— Через три дня. Слушай, что за странные вопросы? Вы в чем-то меня подозреваете?
Мэва вздохнула:
— Подозреваем, но не тебя. Спасибо. Мы узнали все, что нужно было. Извини, что оторвала от работы.
— Тогда я пошел? — с явственным облегчением поинтересовался Богуслав.
— Да, конечно.
Едва отзвенели последние тонкие колокольцы 'прыжка', Мэва щелкнула своим диктофоном и безапелляционно заявила:
— Он знает гораздо больше, чем нам сказал. И что-то скрывает. Нечто важное.
— С чего ты взяла?
— Чутье…
Да, чутье… это такая штука, которая начисто отсутствует у Джозефа Рагеньского и обязательно имеется у всех женщин и хороших оперативников. Мэва же — соединение того и другого, посему оснований ей не доверять у Джоша не было. Более того, не доверять Мэве — опасно. Спорить с ней — еще опасней. Выведать бы еще, чего знает, но Джошу не говорит сама напарница. Что-то скрывает она? Нечто важное.
— И что говорит тебе твое чутье? — Джош позволил себе улыбку, надеясь, что вышла она чуть ироничной, но необидной. Впрочем, за свою мимику он отвечать уже не мог. Лицо давно стало чужим.
— Говорит, разбираться нужно. Вынюхивать. — В тон ответила Мэва. И продолжила — уже серьезно. — Во-первых, слишком уж легко он отделался. Если уж некромант обладал ценными сведениями… Хотя, если это Сикорски решал вопрос с наказанием, то… Ладно. Будем считать, Корчеву просто повезло. Но еще одно — он говорит, не доложился начальству! Это ж бред! Как можно было…
— Я тоже никому не докладывался, когда к Темному поехал Так что теперь? — спокойно заметил Джош.
Законопослушная, всегда следующая должностным инструкциям Мэва ах задохнулась от возмущения:
— Идиоты! Видит Свет — идиоты! Оба! Мало того, что это прямое нарушение должностных обязанностей… Так поглядите, к чему привело!
— Ладно, ладно… — примирительно кивнул Джош. — Идиоты, особенно я. Но я всего лишь имел ввиду, что здесь он соврал, что это вполне естественно. Что-то другое…
— Тогда снова прослушаем запись?
'…Я проводил перекличку патрулей…. Но я думал, ты просто забыл или после 'выезда' решил не заскакивать лишний раз в отдел…' Фразы. Собственный голос на записи звучал непривычно и чуждо — глухой, хрипловатый. Неприятный. '…Нашли тебя с этим выродком… Правда, барьер у него серьезный стоял — еле пробились…' И опять тот же незнакомо-собственный голос. Я не я. Или нет, правильней — я, я и еще раз я. Кукла для обряда вуду — голос есть, человека нет. Или человек есть, но вокруг пусто — темнота. Отвратительное раздвоение. Потом Мэвин голос. Трещит, как при радио-помехах. 'В каком состоянии находился Джош?..' Вот здесь — теперь чувствуется: фальшь и неуверенность. 'Я…э… не могу… в смысле, с ним Алекс занимался. Я не знаю…' Как это должно было выглядеть? Как это… Снова чужой, со стороны голос — запись пошла по кругу: '…Я думал, ты нас узнал…'.. А я к тому времени уже ослеп… ослеп… ослеп…
/…Свет любил Джоша. Но слишком уж извращенно. В голове было пусто и больно, когда выворачивали наизнанку и натягивали, словно перчатку, когда полоскали мозги, как грязное белье, а потом отжимали и развешивали сушиться. Попутно переговаривались, обсуждали Джоша высокими птичьими голосами.
— Ну же, парень, расслабься! Опусти блок! Я всего лишь гляну. Ничего, ничего… — Так бормочут, когда что-то сосредоточенно паяют или складывают паззлы — отстраненно, почти безразлично.
— Нам не пробить блок! Может, оставим? — а это — целая птичья стая, заполошная и суетливая.
— Рафаил, вы неверно оцениваете его состояние… — профессорский баритон.
— Ему не должно быть слишком больно. Мы не делаем ничего такого… — тот, задумчиво-отстраненный.
— Ага, ломаем блок… Ничего такого, конечно. И совсем не больно… — елейным голоском пропел еще кто-то из шумной птичьей стаи. И сорвался на яростный, непривычный в Верхнем крик. — Убьете парня!
А меж тем боль становилась просто невыносимой — ввинчивались в висок тупые сверла, да еще темно. Да еще спорят, теперь обсуждая каких-то там к черту Темных… на потолке тени…
— Мне… больно. Очень.
И голос был чужим, откуда-то извне. Это рядом тоже кто-то мучается? Кто? У кого голос настолько слаб, что почти невозможно разобрать во всплесках спора?
— Скоро перестанет болеть, потерпи. Мы почти все сделали. Ты молодец… Скоро будешь спать… — Утешали. И Джош понял, что утешают его — ласково перебирали волосы на затылке, где было всего больней. Значит, и жаловался тоже сам Джош. — И спать, и отдыхать. И твоя Луиза придет. И твоя мать. Хочешь с ними поговорить? Нет? А чего хочешь?
Голос убаюкивал, обещал покой и позволял наконец расслабиться. И Джош признался:
— Спать хочу. Только при свете. Можно включить? И чтобы уже перестали… — И в это безвольное размягчение, когда Джош не ожидал и не успел заслониться, они и ударили. Да так, что оставалось только взвыть волком и перестать быть.