Лика… Так стремилась пробиться к свету, завоевать свой кусок счастья, и что ей досталось? Даже если она и наврала мне про свои заграничные похождения…
Крепостная была улицей с односторонним движением, застроенной старыми домами. Квартиры здесь стоили безумных денег, а цепочки машин вдоль тротуаров наглядно свидетельствовали о том, что прежних обитателей элитного жилья постигла не самая завидная участь. Когда-то среди участковых милиционеров район этот считался дурным: постоянные скандалы, пьяная поножовщина и мордобои, ежевечерние грабежи. Сейчас здесь тихо, новые обитатели квартир сами присматривают за порядком на улице и не допускают пьяных разборок. Что здесь случается, так это заказные убийства…
Я вышел из такси. Прохожих на улице не было, и выстроившиеся у тротуаров машины были пусты, лишь какие-то парни выгружали из фургона в ларёк ящики и коробки.
Я встал перед витриной бывшего магазина «Богатырь», а ныне салона элитной меховой одежды и долго прикуривал, наблюдая за грузчиками. Я не ошибся, это были люди Гаймакова. Или чьи-то другие. Моя персона их очень интересовала, хотя интерес свой они умело скрывали.
Я успокоился. По крайней мере, теперь я был уверен, что кто-то на встречу придёт. Не хотелось, чтобы это был суровый дядя с автоматом, высунувшийся из окна промчавшейся мимо машины. Мне бы всё-таки хотелось сначала поговорить. Хоть немного.
Через четверть часа я подумал, что ожидание слишком уж затягивается. Могли бы пожалеть если не меня, то своих же ребят, которые с достойным лучшего применения упорством ворочали на морозе ящики. И как раз в этот момент из-за угла вывернули две автомашины.
Красный «вольво-850» резко затормозил и прижался к поребрику метрах в пяти от меня, а серебристый, с чёрными и зелёными вертикальными полосами микроавтобус проехал чуть дальше и встал посреди улицы, включив аварийную сигнализацию. Искоса посмотрев в сторону ларька, я заметил, как два «грузчика» присели на корточки над своими коробками, удерживая в них что-то двумя руками.
Дверь микроавтобуса откатилась назад, и на асфальт выпрыгнул невысокий, коренастый блондин в расстёгнутой пропитке. Он пошёл ко мне, не торопясь и слегка ухмыляясь. Выглядело это так, будто он собирался подойти, дать мне по роже и уехать, ни слова не говоря.
Блондин остановился в метре передо мной, сунул руки в карманы широченных брюк, покачиваясь с пятки на носок, внимательно оглядел меня с головы до ног и спросил:
— Ну?
Я пожал плечами:
— Да.
— Что — да?
— А что — ну?
Блондин рассмеялся, сверкнув золотыми зубами.
— Да, Федя, ты мне нравишься… Чего хотел-то?
— Ничего. Не с тобой же мне говорить.
— Ну-у, ты не заводись, не тебе сейчас условия ставить. Сам ведь встречи искал, нам от тебя ничего не надо, а вот ты как раз лицо заинтересованное. Так что не очень… Один пришёл?
— Один.
— Пошли в автобус, там пушку свою сдашь. А потом разговаривать будем.
— Не раньше, чем буду уверен, что мне есть с кем говорить.
— Опять? Я ведь и уехать могу!
— Не стоит. Любопытство потом замучает.
— Думаешь? Я вот сомневаюсь… Ладно! Сам ведь понимаешь, пока не будет уверенности, что никаких сюрпризов у тебя с собой нету, разговора не состоится.
Если бы они хотели меня застрелить, все эти сложности ни к чему. Шлёпнули бы прямо на улице. Против них моя пукалка поможет не больше, чем зажигалка, даже если я успею её достать.
— Пошли.
В салоне микроавтобуса была установлена какая-то хитроумная аппаратура, вызвавшая у меня ассоциацию с командным пунктом ракетного комплекса. Однако оставалось достаточно места, чтобы в салоне разместились четверо, не считая водителя и сидевшего рядом с ним мужчину в пальто с поднятым воротником и в очках без оправы.
Блондин залез вслед за мной и задвинул дверь. Я отдал пистолет, и меня тщательно обыскали. Сидевший до того за пультом худощавый парень долго водил по моей одежде каким-то прибором, бормоча себе под нос что-то неразборчивое. Потом сказал блондину:
— Все в порядке. Он чистый.
— Да, вчера мылся, — отозвался я, и блондин рассмеялся.
— Я ж говорил, он мне нравится!
Мужчина в очках обернулся и внимательно посмотрел на меня. Взгляд у него был тяжёлый и недоверчивый. Его лицо показалось мне знакомым, и спустя минуту я понял, что это — Однорогов. По сравнению с той фотографией, которую показывал мне Марголин, он здорово постарел.
— Пошли. — Он распахнул свою дверцу, спрыгнул на землю и зашагал к «вольво», держа руки в карманах пальто и сильно сутулясь. Я направился следом.
Он уселся на переднее сиденье, кивком предложив мне разместиться сзади.
В машине оказались двое — водитель, коротко стриженный мужчина лет тридцати с внешностью баскетболиста, флегматично жующий резинку, и ещё один, развалившийся в левом углу заднего сиденья. Я сразу понял, это и есть Гаймаков.
Он выглядел лет на сорок пять, был невысок ростом, упитан и хорошо, совсем не броско одет. Светло-русые, с заметной проседью на висках волосы были аккуратно подстрижены, круглое лицо с волевым подбородком окаймляла ухоженная бородка, а светло-голубые глаза смотрели пытливо и насмешливо, что придавало его лицу неуместное в этой ситуации слегка восторженное выражение.
— Я — Гаймаков, — представился он, как только я закрыл за собой дверь, и протянул руку. — Не скажу, чтобы время нас очень прижимало, но и особо растягивать его не стоит. Давайте сразу перейдём к делу. У вас нет возражений?
Я пожал плечами.
— Ну и отлично! Моих товарищей можете абсолютно не стесняться, у меня с ними секреты могут быть только в личной жизни. Чтобы вы не сомневались, с кем имеете дело, я подтвержу свои слова…
Он расстегнул пальто, порылся во внутренних карманах пиджака и достал удостоверение адвоката. Там была вклеена его фотография и вписана фамилия. Я вспомнил, как Антон при первой нашей с ним встрече тоже показывал мне свои документы, и вздохнул.
— Ну-с, а теперь я вас внимательно слушаю…
Я рассказал все. Про то, как оказался в «Оцеплении»; про Гостинку и про Бабко; про Марголина и Шубина; про ситуацию на Рыбацкой и о том, что последовало после, включая убийство Лики. Я исказил ситуацию с Антоном, представив дело так, будто он сам вывалился в окно в результате драки, и совсем вскользь упомянул про «золотой поезд» и гостиницу, решив придержать это в качестве козыря… Однорогов ни разу не обернулся, но и по его затылку было заметно, как он заинтересовался. Что касается Гаймакова, то он, по-моему, был ошарашен, и, хотя лицо его сохраняло все то же восторженное выражение, глаза теперь смотрели без всякой усмешки.
Когда я замолчал, он пробормотал: «Да-а, дела», и взъерошил пятернёй затылок.
— Что скажешь, Кирилл Львович?
Однорогов передёрнул плечами:
— Подумать надо. Вообще-то похоже на правду…
— То-то и оно, что похоже… Только правда ли это или одна только видимость? А если правда, то вся или удобная Феде? А-а, что скажешь, молодой человек?
Неожиданно Гаймаков схватил меня за плечо и сжал пальцы. Я и не ожидал, что в его рыхлом теле может быть столько силы!
— Скажу, что наврал я вам все, дяди. На самом деле я в школе учусь и книжек начитался.
— Не смешно. — Однорогов поморщился. — Ты все сказал? Или чего про запас в рукаве придержал?
— Конечно, придержал, — немедленно подхватил Гаймаков, отпуская моё пальто и разминая пальцы. — Федя ведь у нас парень ушлый, не смотри, что дураком прикидывается. Да, Федя?
Однорогов опять поморщился и сказал:
— Тут подумать надо… Долго надо думать!
— У нас время есть. Подумаем, проверим. Федя пока в гостях у нас поживёт. Да, Федя? Ты никуда не спешишь? Лучше не спеши, все равно опоздал. Мы люди ж гостеприимные, пока самим не надоест, никого не отпускаем. Правда, Левыч?
— Да я за тем и шёл, — отозвался я.
— Да? Ну и прекрасно! Считай, что мы нашли общий язык… Пока! Пока нашли… Боря, позвони ребятам, скажи, пусть приезжают.