Мертруп говорил потом, что он растерялся и не знал, как ответить этому унтеру, который не хуже его понимал, что их игра - игра впустую. Поэтому он просто прикрикнул:
- Унтер Бетке! Что это за разговоры? Вам дан приказ, вы его исполняете! Марш!
Бетке поднес руку к своей широкополой войлочной шляпе (старые привычки были в нем еще живы), а потом вдруг отвел ее.
- Господин капитан, - сказал он шепотом и вплотную придвинул к начальнику свое перекошенное от злости лицо.- Господин капитан, дело может кончиться тем, что в один прекрасный день я проломлю голову своей бабе и ее сопляку. Я могу заговорить, не дожидаясь чуда. Мне все это очень надоело.
- Бетке, - ответил ему начальник, - что вы от меня хотите? Отменить всю эту затею, да? Ладно, отменим. Так просто и скажем: «Не вышло, ребята, обстановка не благоприятствует». Четыре года - кошке под хвост! Так?
Твой отчим помрачнел. Прости, Гамид, что об этом человеке я говорю иногда по-старому: «твой отчим». Он долго думал, а потом замотал головой:
- Нет, нет, это бросить нельзя. Если бы вы, капитан, даже приказали мне бросить, я бы.. .я не знаю, что сделал бы с вами. Я только тем и держусь, что, может быть, хоть один день мы разгуляемся в этой стране, а там будь, что будет. Нет, ждать четыре года, и вдруг. ..
- Уходите, Бетке, - с досадой сказал Мертруп. - Месяца через два, я вам говорю, мы начнем, а там будь, что будет.
Я нарочно так подробно вспоминаю этот разговор, чтобы было понятно, как они сами изверились к этому времени в свое подлое дело. У них ничего не оставалось за душой, даже копеечной болтовни о «величии немецкого духа», ничего, кроме страха, в котором им было стыдно сознаться, и злобы, которой они охотно щеголяли друг перед другом. И действовали они как заведенные машины. Один, их капитан, потому, что ему уже было на все наплевать - другой, твой отчим, тупоголовый убийца, потому, что в угрюмом житьишке этого выродка была единственная мечта - распоясаться хоть на один день, а там будь, что будет.
Итак, они начали.
Мертрупу нужен был мулла-изувер или жулик, который мог бы сойти за новоявленного имама Мехди. Ваш мулла как раз подходил для этого дела. Это был и изувер и жулик, все вместе. Правда, он был трусоват. И когда ты сидел на дереве и видел в окошке слепого корзинщика, кричавшего на муллу, ты видел капитана Мертрупа, который приказывал мулле до поры до времени сидеть смирно, а затем, не робея, начинать представление.
Здесь я должен сказать еще об одном человеке. Бандит с партийным билетом в кармане, Фейсалов, в это время работал у вас в городе, потому что мы еще не знали, что в своей ненависти к нам этот человек докатился до измены.
Слепой корзинщик Мамед поддерживал с ним тайную связь. То, что попадало в уши Фейсалову, становилось известным капитану германской разведки.
Когда по стране пошли гулять слухи о предстоящем явлении Мехди, нам не трудно было догадаться, что слухи эти были пущены не зря. В эти же дни наши пограничники сбились с ног, гоняясь за нарушителем, который четыре раза подряд пытался перейти границу. Это ему не удавалось, но всякий раз он с изумительным искусством ускользал от пограничников. Мастера узнают по работе - нам было ясно, что удостоить нас своим посещением хочет важный гость.
Кто был этот гость, мы не знали. Мы могли только догадываться. Кто были люди, распускавшие тревожные слухи, где скрывались они, мы тоже не знали.
Но мы были готовы ко всяким неожиданностям, и самое лучшее, что можно было сделать, - это ускорить события, облегчить нашим гостям их игру и вывести их всех на чистую воду. Мы так и решили.
В это время о Мехди говорили уже все. Как и следовало ожидать, большинство повторяло эти слухи с усмешкой. Затем объявился «пир» - священное место - и ваш мулла отправился туда, чтобы предстать перед народом. Машина была пущена та полный ход. И вот в один из этих дней Фейсалов дал знать своему другу-корзинщику о том, что на границе мы приготовили неизвестному гостю неожиданный для него подарок.