Взгляд его метнулся к стене, у которой мирно стояли его дробовик и автомат Сапога. До оружия было метра два, от силы два с половиной, но с таким же успехом оно могло находиться на дне Марианской впадины или на обратной стороне Луны. Здесь, в сердце радиационного заповедника, они давно перестали бояться кого-либо, кроме крупного зверья, и глубоко укоренившаяся привычка чувствовать себя хозяевами здешних мест, наконец, вышла им боком.
– Да так, ничего, – сказал незнакомец и нажал на спусковой крючок.
Глушителем он на этот раз не воспользовался, и в тесном замкнутом пространстве магазинной подсобки пистолетный выстрел показался оглушительно громким. Снаружи он, конечно, звучал иначе, но слышен был превосходно, и затаившийся в доме без крыши майор Бурсаков, в здешних краях более известный под неблагозвучной кличкой Струп, насторожившись, взял наизготовку свой неразлучный фотоаппарат с мощным телескопическим объективом. Он видел, как незнакомец в солнцезащитных очках вслед за курьерами Бурого проник в здание, догадывался, зачем он туда проник, и был полон решимости наконец-то запечатлеть физиономию этого таинственного киллера для истории – целиком, крупным планом и без делающего его неузнаваемым спецназовского грима.
Незнакомец стрелял от живота, практически не целясь, но пуля ударила Мосла в самое сердце, опрокинув в прямоугольную яму – тайник, словно нарочно, формой и размерами напоминающий могильный склеп. Сапог, в котором, наконец, включились приобретенные на военной службе рефлексы, метнулся к стене, где стояло оружие; киллер стремительно и плавно поднял пистолет на уровень глаз и без малейшего промедления вторично спустил курок. Свинцовая птичка со стальным клювом настигла Сапога на бегу и клюнула в затылок. Мгновенно ставшее мертвым тело, как потерявший управление автомобиль, по инерции преодолело остаток дистанции, врезалось в стену и рухнуло с глухим шумом, опрокинув на себя оба ствола, до которых так и не успело добежать при жизни. Выброшенная затвором «Стечкина» гильза еще мелко дребезжала, катясь по замусоренному полу, а с курьерами, прибывшими, чтобы забрать из тайника доставленное из России оружие, уже было покончено.
Сунув дымящийся пистолет под мышку, как градусник, стрелок перевел взгляд на гильзу, которая все еще слабо покачивалась с бока на бок, наклонился, поднял ее, покатал между пальцами, разглядывая, а затем, коротко усмехнувшись, небрежно бросил обратно на пол. Оставив все как есть, он повернулся к убитым спиной и вышел из подсобки.
На крыльце магазина он остановился, будто позируя. Он стоял лицом к дому без крыши, и Струп, торопливо подняв камеру, дал на дисплей максимальное увеличение. Мощный объектив раздвинулся с чуть слышным жужжанием, и в это мгновение киллер в потемневших от солнечного света «хамелеонах» вдруг слегка повернул голову и посмотрел, казалось, прямо в глаза майору Бурсакову. На какое-то мгновение майор оцепенел, преисполнившись уверенности, что обнаружен и сию секунду будет убит. Ощущение близости и неотвратимости конца было настолько отчетливым и сильным, что его по-настоящему парализовало. А когда этот кратковременный паралич прошел, стрелок уже отвернул так и не запечатленное камерой лицо, наклонил голову и, боком спрыгнув с крыльца, забрался в салон стоящего перед магазином с открытыми дверцами джипа.
Дверцы захлопнулись одна за другой, и после каждого хлопка майор Бурсаков непроизвольно вздрагивал, каким-то краешком сознания пытаясь понять и не понимая, с чего это он, видавший виды оперативник, боевой офицер, так перетрусил. Двигатель внедорожника завелся, выбросив из выхлопной трубы клуб черного дыма, машина развернулась на травянистом пятачке перед зданием магазина и, газанув, в два счета скрылась из вида за заполонившими деревенскую улицу кустами и молодыми деревьями.
– Твою ж мать, – глядя ей вслед, пробормотал майор Бурсаков.
Когда он зачехлял фотоаппарат, руки у него заметно дрожали. Это было скверно, и утешало майора только то, что этого никто не видит.
Глава 4
Запыленная «девятка» цвета «мокрый асфальт» – когда-то престижный автомобиль модного цвета, а нынче просто ржавое корыто, способное привлечь чье-либо внимание разве что своим почтенным возрастом да скверным, явно предынфарктным, техническим состоянием, – бренча отставшими железками, тряслась на ухабах и колдобинах разбитого, постепенно становящегося непроезжим шоссе. Несмотря на жаркую погоду, окна с тонированными стеклами были подняты: здешние места не располагали к езде с ветерком, поскольку вместе с прохладой в салон могло проникнуть кое-что еще, не столь безобидное.