Кто-то уселся на табурет рядом со мной и мягко положил руку мне на плечо.
— Проклятые «ищейки»! — пробурчал он.
Я оглянулся и увидел Эвери Коллинзворта.
— Они вас тоже прищучили?
— Четверо. Один из них задержал меня черт знает на сколько времени с какой-то медицинской анкетой. Хуже, чем у зубного врача.
Хозяин уже тащил трубку Коллинзворта, набитую специальной фирменной смесью, и принял заказ на порцию виски.
— Эвери, — сказал я ему, пока он раскуривал трубку. — Я хочу загадать вам загадку. Представьте себе рисунок, на котором изображен греческий воин с копьем, повернувший голову направо и делающий шаг в этом направлении. Перед ним — черепаха, которая тоже движется в ту же сторону. Первое: какие ассоциации вызывает у вас этот рисунок? Второе: видели ли вы что-нибудь подобное совсем недавно?
— Почему вы об этом спрашиваете?
— Доктор Фуллер сделал для меня такой рисунок. Предположим для начала, что рисунок обозначает что-то важное. Но что именно? Вам он ни о чем не напоминает?
Он задумчиво смотрел на огонек в трубке.
— Может быть.
Так как он продолжал упорно молчать, я в конце концов был вынужден спросить еще раз:
— Что же?
— Зенона.
— Зенона?
— Парадокс Зенона из Элеи. Ахилл и черепаха.
Я щелкнул пальцами. Конечно же! Ахилл бежал за черепахой и не мог ее догнать, потому что стоило ему пробежать половину расстояния между ними, черепаха за это время продвигалась на соответствующую часть дистанции, и так до бесконечности.
— Вы не могли бы предположить, каким образом этот парадокс может относиться к нашей работе? — жадно спросил я у него.
Он пожал плечами;
— Пока не понимаю. Но ведь я специалист только в области психопрограммирования. Я ничего не могу сказать о других аспектах проблемы.
— Насколько я помню, целью этого парадокса является доказательство положения, что любое движение — не более чем иллюзия.
— В общих чертах, да.
— Тогда я ничего не понимаю!
— Вероятно, рисунок Фуллера имел другое значение.
Я потянулся за своим стаканом, но Коллинзворт остановил мою руку.
— На вашем месте я бы не придавал слишком большого значения работе, которой Фуллер занимался в течение последних двух недель. Знаете, он был немного странным.
— Возможно, у него была для этого причина?
— Никакой причиной нельзя объяснить его манеру поведения.
— Например?
Он скривился.
— Я играл с ним в шахматы за два дня до его смерти. Он пил весь вечер.
— У него были неприятности?
— Ничего конкретного я не заметил, но он явно был не в себе. Все время его тянуло философствовать…
— О возможности улучшения человеческих отношений?
— О, совершенно не то. Если говорить честно, он думал, что его работа для «Реакшнз» принесла наконец свои плоды, — он называл это фундаментальным открытием.
— И что это за открытие?
— Он мне этого не сказал.
Это подтверждало слова Линча о секретной информации, которую мне собирался сообщить Фуллер. Следовательно, совершенно очевидно, что Линч приходил-таки на прием, устроенный Сичкином, и мы действительно говорили с ним на террасе.
Я зажег вторую сигарету.
— Почему это вас так интересует, Дуг?
— Потому что я думаю, что смерть Фуллера не была несчастным случаем.
Мгновение он молчал, а потом торжественно произнес:
— Послушайте меня, мой мальчик. Я прекрасно знаю все подробности распри между Фуллером и Сичкином, но не предполагаете же вы, что Сичкин был в таком состоянии, чтобы убрать…
— Я никогда этого не говорил!
— К счастью. И вы никогда не скажете ничего подобного. Сичкин очень силен и мстителен.
Я поставил пустой стакан на стойку бара.
— С другой стороны, Фуллер мог с закрытыми глазами найти дорогу внутри своего функционального генератора. И он никак не мог бы наткнуться на кабель высокого напряжения.
— В нормальном состоянии — да. Но… со странностями, которые водились за ним последнее время…
Коллинзворт допил, наконец, свое виски. Он поставил стакан на стойку, потом снова разжег трубку.
— Меня мучают серьезные сомнения относительно «фундаментального открытия» Фуллера.
Я даже подскочил на месте:
— Неужели?
— Да. Держу пари, что это связано с его отношением к единицам субъективной реакции симулятора. Вспомните. Он несколько раз говорил об этих единицах как о настоящих людях.
— Но он же шутил.
— Не уверен. Я ведь помню, как он говорил: «Черт побери! Мы же не свалим на них еще и модели социологов!»
Я попробовал объяснить:
— Он сделал так, что нам не нужны были единицы опроса для зондирования общественного мнения в нашей машине. Фуллер ввел другую систему: аудио-визуальные стимулы, такие как афиши, проспекты, специальные телепередачи. И мы собирали информацию при помощи вмонтированных цепей слежения.
— Почему Фуллер не хотел видеть «ищеек» в своем мире?
— Потому что система более эффективна без них. Мы получаем точное отражение социального поведения минус субъективный фактор устного опроса.
— Это все теория. Но сколько раз мы слышали, как Фуллер говорил: «Я не хочу, чтобы моих человечков терзали орды ищеек»?
Это действительно было так. Я даже подозревал иногда, что Фуллер приписывал единицам, которые он программировал на своем симуляторе, настоящий человеческий ум.
Коллинзворт, улыбаясь, развел руками:
— Я думаю, что «фундаментальное открытие» Фуллера состояло в том, что его единицы реакции не были всего лишь электронными моделями в симулэлектронном обществе, но настоящими живыми и думающими существами. Я уверен, что для него они действительно существовали. В искусственном мире, конечна, и не подозревая о том, что их прошлое синтезировано и что их мир не материален.
— Вам не кажется, что такие мысли…
В его смеющихся глазах отразился огонек зажигалки.
— Мой мальчик, знайте, что я — чистый психолог бихевиористского толка. Моя философия полностью совпадает с этим направлением. Но вы, Фуллер и другие симулэлектроники — странные люди. Когда вы начинаете смешивать психологию с электроникой и небольшой порцией вероятностного прогнозирования, у вас появляются странные воззрения. Вы неспособны поместить «людей» в машину, не задумавшись о природе машин и личностей.
Мы явно стали отклоняться от темы. Я попробовал вернуть разговор в нужное мне русло:
— Я вас не очень хорошо понял, когда вы говорили о «фундаментальном открытии» Фуллера. Потому что я уверен, что именно об этом со мной хотел говорить Линч.
— Линч? А кто это?
У меня отвисла челюсть. Потом я улыбнулся, подумав, что он, должно быть, слышал, как Джинкс отрицала существование Мортона, и собрался пошутить по этому поводу.
— Да нет, я серьезно, — продолжал я. — Если бы я не поверил в историю Линча о «тайне» Фуллера, я бы никогда не пошел в полицию.
— Линч? Полиция? Это еще что такое?
— Эвери, я вовсе не намерен шутить. Я говорю о Мортоне Линче!
Он упрямо покачал головой:
— Не знаю такого.
— Линч! — Я почти кричал. — Директор службы безопасности в «Реако»! — Я ткнул пальцем в бронзовый кубок на полке возле бара. — Его имя выгравировано на этом кубке, потому что в прошлом году он выиграл у вас в космические шахматы!
Коллинзворт знаком велел хозяину подойти.
— Не могли бы вы сказать мистеру Холу, кто возглавляет службу безопасности его предприятия вот уже пять лет?
Большим пальцем хозяин показал на человека лет пятидесяти, с худым лицом, который сидел у противоположного конца стойки:
— Джо Гэдсен.
— А сейчас, будьте любезны, передайте мистеру Холу кубок.
Онемев от изумления, я прочитал гравировку! «Эвери Коллинзворт, июнь 2033».
Зал покачнулся у меня перед глазами, и резкий запах табака окутал все густым туманом. Музыка затихла вдали. Я только помню, как вытянул руку, чтобы ухватиться за стойку.