– Пункт второй, – поставив рюмку на скатерть и одобрительно крякнув, продолжал Одинцов. – Тебе повезло, что минимум трое свидетелей видели и согласились подтвердить, что этот жирный фраер первый тебя толкнул.
– Да ну? – вяло изумился Алехин. – Никогда бы не подумал.
– А зря, – заметил Гаврилыч. – Ты еще слишком молод, чтобы быть о людях такого плохого мнения.
– Видел много, отсюда и мнение, – огрызнулся Юрий.
– Ни хрена ты толком не видел, – спокойно возразил Одинцов. – А что видел, того не понял.
С этим Юрий Алехин согласиться не мог, но и спорить с Гаврилычем не мог тоже. Поговаривали, что Гаврилыч заработал свою первую дырку еще в Афганистане, да и после вывода советских войск не сидел без дела – прошел Приднестровье, Карабах и бог знает что еще, не исключая, разумеется, Чечню. Уволился вчистую по ранению, через фронтовых друзей устроился опером в уголовный розыск, но долго там не задержался – по слухам, не поладил с начальством. Так что жизнь и людей он действительно повидал так, как Юрию и не снилось, и, надо думать, знал, что говорит.
– Пункт третий, – продолжал между тем Одинцов. – Ты был трезв как стеклышко, так что и отнеслись к тебе немного мягче.
– Да уж, – морщась от ноющей боли во всем теле, иронически пробормотал Алехин, – уж куда мягче! Мягче, Гаврилыч, просто некуда…
– Переломы есть? Нету? Ну и не ной. Пункт четвертый: начальник тамошнего отделения милиции – наш человек, афганец. Этот дурак, которого ты в аэропорту отрихтовал, взял и выложил ему все как было, слово в слово – чтобы, значит, ты не отвертелся. Он ведь до сих пор уверен, что ничего обидного он тебе не сказал и что ты на него налетел без всякой видимой причины…
– Жалко, – вздохнул Юрий. – Надо бы разыскать его, объяснить, что к чему. А то ведь убьют дурака однажды. Ментов рядом не окажется, чтобы его тупую жирную задницу спасти, вот и забьют насмерть. Так и подохнет, а за что, почему – не поймет…
– Сиди, толкователь, – осадил его Одинцов. – Без тебя уже растолковали. Доходчиво, на доступных примерах… Даром, что ли, он заявление из милиции забрал?
– Твоя работа? – спросил Юрий.
– Не твое дело. Моя, не моя… Какая тебе разница?
– Ясно, – сказал Алехин. – Значит, это у нас будет пункт пятый… Ну, Гаврилыч, я тебе этого не забуду. За мной должок, так и знай.
– Не такой большой, тебе зал начальник охраны. – Потому что есть еще один пункт, последний. Тебе, дураку, повезло, что этот твой серб тебя не узнал. Если бы узнал или хотя бы сделал вид, что узнал…
Он замолчал и покачал головой, словно будучи не в силах хотя бы предположить, что было бы с Юрием Алехиным, если бы его боевой товарищ Слободан Драгович пожал ему руку в зале ожидания аэропорта. Это была довольно странная пантомима, но Алехин решил, что выяснит, в чем тут соль, немного позже. Сейчас его занимал совсем другой вопрос.
– А знаешь, Гаврилыч, – признался он, – тут такая странная штука… Словом, я не вполне уверен, что этот тип – тот самый Драгович, с которым я вместе воевал.
– Люди меняются, – сказал Одинцов, снова наполняя рюмки.
Это прозвучало спокойно и даже равнодушно, но Юрий знал Гаврилыча не первый день и почувствовал, что тот заинтересовался его сообщением.
– Конечно, меняются, – согласился он. – Но ты пойми, Гаврилыч, я же стоял в шаге от него, в лицо ему смотрел!
– Ну?
– Вот тебе и «ну»! Он меня действительно не узнал, в натуре! Не притворился, как я вначале подумал, а просто не узнал. Глянул, как на пустое место, и пошел себе дальше.
– Жизнь меняет людей, – сказал на это невозмутимый Гаврилыч, – а занятия политикой уродуют. Иногда до неузнаваемости. Или, точнее, до полной потери способности узнавать старых знакомых. Особенно тех, кому ты чем-нибудь обязан. Например, жизнью. Это ж такой долг, с которым, хоть сто лет проживи, не расплатишься! А на кой хрен, скажи ты мне, политику такие пожизненные кредиторы?
– Это верно, – незаметно для себя проглотив содержимое рюмки и даже не почувствовав вкуса, сказал Юрий. – Только я-то его знаю как облупленного! Говорю тебе, он меня точно не узнал! Да и я его, если подумать, тоже, того… не очень-то…
– То есть как это? – смакуя коньяк, удивился Одинцов. – Либо узнал, либо не узнал… Не понимаю, как можно узнать старого знакомого «не очень», наполовину.