С тех пор Турбин развернулся по-новому. Как ему удалось выяснить, древнерусская культура за границей ценится куда больше, чем на родине. Иконы или предметы утвари, пылившиеся в хранилище его музея, легко находили новых хозяев в Германии, Франции, США, а случалось, даже и в Японии.
В самом Почайске дела до них не было никакого. В музейном хранилище, по соседству с половой шваброй уборщицы и выпитыми на прошлом банкете бутылками лежали уникальные вещи. Да и археологические экспедиции, работавшие в том крае, постоянно находили что-то новое. Свои находки они торжественно передавали в музей, а там эти ценности навечно клались на полку того же хранилища и постепенно покрывались пылью.
Фонды музея в несколько раз превышали размер экспозиции, а денег на расширение не было. Председатель райисполкома, верный партиец, вообще грозился выбросить все это скопище «пережитков старого режима» на помойку – «к едрени фени».
Поэтому условия работы у Турбина были лучше некуда. Тащить из музея экспонаты оказалось проще простого. И никто ему в этом не мог помешать. «Неблагонадежных» директор просто уволил.
Одной из сотрудниц, например, Турбин сначала предложил отведать кагора на рабочем месте – якобы по поводу его дня рождения, – а потом, ничтоже сумняшеся, сдал беднягу появившейся вдруг милиции.
Оставшаяся без работы тетя чуть было не повесилась – увольнение было для нее жизненным крахом. Но Турбина это совершенно не беспокоило. Он на тот момент был занят совершенно другим.
Например, требовалось срочно отладить схему переправки ценностей за границу. Турбину удалось связаться с атташе по культуре одного дружественного СССР латиноамериканского государства, но тот загнул за свои услуги непомерно большую цену. Тогда жулик отправился прямо к его начальнику – самому послу. И с тем удалось договориться на более приемлемых условиях.
Посол имел обыкновение ездить к себе домой через Германию. В такие поездки он прихватывал с собой чемоданчик с иконами, церковной утварью, а иногда и рукописными книгами древнего Почаевского княжества. На границе его, естественно, никто не проверял – ведь государство, которое он представлял, было дружественным.
Во Франкфурте-на-Майне, где у дипломата была пересадка, прямо в аэропорту его встречал немецкий партнер Турбина – русский эмигрант Алексей Волчков, попавший за границу во время Второй мировой. Именно он отвечал за реализацию товара. Чемоданчик передавался в цепкие руки эмигранта, а потом его содержимое расходилось по аукционам и антикварным лавкам всего мира.
Прибыль делили поровну, – за вычетом той ее части, которая уходила начальству Турбина. Часть эта в процентном отношении была небольшой, но начальство оставалось довольно. И закрывало глаза на бурную деятельность в провинциальном музее.
Деньги потекли к пройдохе рекой. Теперь он прямо-таки не знал, что с ними делать. И это сильно его смущало. Как и подпольный советский миллионер Корейко, он тоже боялся огласки. Поэтому и старался не тратить больше, чем получал по окладу в своем музее. Разве только иногда…
Да и потратить эти деньги было для него проблематично, ведь они поступали к нему не советскими червонцами, а в свободно конвертируемой валюте. В те времена в его Почаевске никто доллара даже в глаза не видел. Для того чтобы иметь возможность пользоваться своими сбережениями, жулику приходилось менять их у редких в те времена валютчиков на рубли.
Таким образом, Турбин носил джинсы от «Москвошвеи», ездил на добитой «копейке» и внешне ничем не отличался от обычного советского гражданина. Раз в пару месяцев он отправлялся на выходные в Москву – якобы за покупками. И, конечно, никто из почаевцев даже не подозревал, что в багажнике его «Жигулей» лежит чемодан с их культурными ценностями.
Спустя год с небольшим такая жизнь Турбину начала надоедать. Все-таки хотелось пожить на широкую ногу. И тогда был придуман обходной маневр.
«Доктору Турбину» приходило липовое приглашение на какую-нибудь научную конференцию, проходившую в Дюссельдорфе или Страсбурге, тот оформлял сам себе командировку и отправлялся за границу. И там позволял себе расслабиться – пусть и недолго.
Турбин стал своим человеком в лучших ресторанах и борделях Германии еще задолго до того, как путь туда открыли первые перестроечные скоробогачи. За день он позволял себе спускать по пару тысяч марок, чем приводил в замешательство рачительных немцев.
Потом срок «командировки» заканчивался, и Турбин снова возвращался в свой Почаевск, где после восьми вечера негде было купить бутылку водки. Стоит ли говорить, что ближайшие месяцы проходили в ожидании нового «выхода в свет»?