И тогда, словно в наказание за это мелкое нарушение правил игры, водитель серой «девятки» поднес ему сюрприз.
Слежку за собой Чиж заметил, едва отъехав от офиса Александра Леонидовича Вронского, которого про себя с изрядной долей злой иронии именовал не иначе как «дядей Сашей». Синяя «БМВ», с покинутым видом стоявшая поодаль от бело-розового купеческого особнячка, когда Чиж туда подъехал, внезапно обнаружилась в зеркале заднего вида уже после второго поворота. Отставая от «девятки» Чижа на два-три, а порой и на все четыре корпуса, «БМВ» проделала весь путь до ресторана, в котором «дядя Саша» нынче решил отобедать, проехала мимо и остановилась в отдалении, вызвав у Чижа злорадную улыбку: здесь, в центре, найти удобное место для парковки было не так-то просто.
Призвав себя не паниковать раньше времени и напомнив себе же, что в жизни порой случаются и более странные совпадения, Чиж, тем не менее, не спускал с синей «БМВ» глаз, и не напрасно: когда Вронский, наконец, закончил обед и направился прочь из города по Рублево-Успенскому шоссе, не понравившаяся ему машина снова обнаружилась в зеркале заднего вида и держалась позади, как привязанная. Ее водитель был чертовски осторожен, стараясь как можно меньше попадаться Чижу на глаза, и, окажись на месте последнего кто-то другой, не обладающий его навыками и не столь настороженный, «хвост», вполне возможно, так и остался бы незамеченным.
В сложившейся ситуации говорить о совпадении значило бы отрицать логику, а заодно и здравый смысл, и Чиж не на шутку встревожился. Оставалось только гадать, следит человек в синей «БМВ» за Вронским или за ним, Чижом; первое было бы неприятно, хотя и вполне объяснимо, а второе… О втором думать не хотелось, поскольку это означало бы, что все кончилось, даже не успев толком начаться. Чиж слишком хорошо знал, как работают органы, и понимал: если его взяли в разработку, уйти от ответственности можно, только пустив себе пулю в лоб или бросившись под поезд. А ответственность, с учетом содеянного, обещала обернуться пожизненным сроком. На свою жизнь, которую он давно привык считать безнадежно загубленной, Чижу было начхать с высокого дерева. Но если его посадят раньше, чем он осуществит свой замысел, этот упырь, «дядя Саша», опять выйдет сухим из воды и будет благоденствовать до самого Страшного Суда. А этого Чиж просто не мог себе позволить, поскольку точно знал: если Вронский и на этот раз уйдет от возмездия, ему не будет покоя даже в могиле, независимо от того, существует загробная жизнь на самом деле, или все это поповские выдумки, как, помнится, втолковывала им на посвященном вопросам религии и атеизма классном часе не шибко умная, раз и навсегда обделенная женским счастьем учительница истории Софья Брониславовна.
…Чижом его прозвали в детском доме. При каких обстоятельствах это произошло, он помнил вполне отчетливо, а вот откуда взялось само прозвище, забыл – вернее, никогда не знал, как, скорее всего, не знал этого тупой мордатый переросток по кличке Батя, который его данным прозвищем наградил. «Ты будешь Чиж», – сказал Батя, и он не стал спорить. Не потому не стал, что боялся этого наглого куска дерьма, и не потому, что хотел кому-то понравиться, а просто потому, что уже тогда, в десятилетнем возрасте, умел отличать важное от второстепенного и действовал согласно поговорке: «Хоть горшком назови, только в печку не ставь».
Дядя Саша, часто являвшийся Чижу в ночных кошмарах (даже теперь, спустя столько лет), и впрямь приходился ему дядькой – правда, не родным, а двоюродным, но не в этом соль, потому что родных дядек, равно как и теток, у него отродясь не было. При последнем издыхании Советской власти дядя Саша работал секретарем райкома комсомола (теперь вспоминать об этом странно, но была в те времена и такая работа, считавшаяся весьма прибыльной, престижной, а главное, перспективной, поскольку служила одной из первых ступенек номенклатурной лестницы). Перестройку он встретил на «ура», как и полагается комсомольскому вожаку встречать инициативы партийного и советского руководства, а когда грянул путч, Советский Союз приказал долго жить, а партия вместе с комсомолом попала под запрет, как-то вдруг оказалось, что вчерашний секретарь райкома Александр Вронский незаметно для окружающих успел с присущим ему комсомольским задором нахватать полные руки того, что плохо лежало, и организовать какой-никакой бизнес – разумеется, бизнес в тогдашнем, довольно странном и не вполне традиционном, понимании этого слова.