Гордон безобидно хохотал, снова стремительно переметнувшись к беременной жене. Барон потёрся носом о пушистую макушку любимой.
– Мой неугомонный друг не пропустит ни одной хорошенькой девицы в округе, чтобы не полапать её, – присоединился к веселью король.
– Клянусь, они того стоят! Я – тоже! – ответил, смеясь, Гордон.
Верба притворно-строго погрозила мужу пальчиком. Тот крепче обнял её, заглядывая в лицо:
– Нет никого лучше моей жёнушки. Уж я-то знаю! – Гордон ни минуты не сомневался в сказанном. Нежная любовь Вербы смягчала и его нрав, он всегда мог найти успокоение в её объятиях.
– Для мужчин наверху приготовлены горячие ванны, – предупредила Луиза.
– Спасибо, Лу, это именно то, что нам необходимо, – король чмокнул в покрасневшую щёчку Луизу и, придерживая беременную жену, поднялся с ней в верхние комнаты.
Здесь, у своих старых друзей, Джерми мог себе позволить не соблюдать строгих правил этикета и быть самим собой – очень молодым, влюблённым мужчиной, беззаботным, раскованным, открытым. Именно поэтому король часто посещал дом своего вассала и друга Гордона. Ему так хотелось иногда простой жизни, без груза ответственности, без интриг и зависти – неприятных спутниц власти. Именно это он искал и находил в замке Лекс.
После того, как хозяйка замка леди Верба отдала необходимые приказания слугам, и стол стал наполняться съестным, она вернулась к камину, где на скамеечке с мягкими бархатными подушечками сидела Луиза и смотрела в огонь, её белая рука поглаживала голову старой собаки. Верба тихо встала рядом. Вздохнув, спросила:
– Что ты видишь там, сестра?
Луиза отрешённо ответила:
– Ничего…Темноту… там, за огнём. Я думала о наших родителях. Помнишь, какими красивыми они были? Ты так похожа на маму…
Верба присела рядом, обняла рукой сестру, приклонившую голову ей на плечо:
– Господь великодушен… Они любили друг друга и ушли вместе на небеса.
– Наверное, это нехорошо, но иногда я завидую их судьбе.
– Лу… Только не сейчас, прошу тебя. У нас гости, кто-то может неправильно понять твоё поведение. И потом, мой муж прав; тебе пора выбрать спутника жизни. Иди к гостям, говори с ними. Разве мало достойных рыцарей постоянно бывает в нашем замке? Лу, не увлекайся мечтами! Нельзя желать недостижимого…
– Твой супруг Гордон тоже хочет, чтобы я покинула замок?
Огорчённая словами сестры Верба вздохнула:
– Никто не гонит тебя, милая, мы беспокоимся о твоей судьбе. Я действительно желаю тебе счастья. И не вынуждай меня говорить то, о чём мне не хотелось бы даже думать.
Луиза зябко передёрнула плечами:
– Ты тоже заметила?
– Родная моя… Я люблю своего мужа и понимаю его иногда лучше, чем он сам. Идём к гостям, сестра, идём…
Печальные карие глаза собаки, с янтарными искринками в глубине радужки, проводили хозяек и снова закрылись. Псина дремала даже в шумном зале; ей снились свои, собачьи, сны то ли о прошлом, то ли о будущем. Отсветы огней умирали в её чёрной шерсти, похожей на клубы дыма…
Гордон упруго-уверенно шагал по затемнённому коридору, собираясь спуститься в зал. Вдруг он услышал мягкий завлекающий женский смех из приоткрытой двери, что вела в покои короля. Непроизвольно брошенный взгляд в глубину комнаты заставил Гордона окаменеть.
Через высокое окно с мозаикой из красных, жёлтых и прозрачных стёкол на пол лился солнечный свет. В широком косом луче золотистых искр-пылинок боком к двери стояли двое: Джерми и Лотта. Обнажённый, с кремово-блестящей кожей мужчина глубоко целовал в губы белокожую женщину с сияющим нимбом из золотых волос над головой. Полупрозрачная, белая до голубизны рубашка волнами стекла с плеч женщины под нетерпеливыми загорелыми руками мужчины, открыв взгляду налитые груди, прекрасное свежее тело с плавным изгибом бёдер и живота. Беременность только подчёркивала невероятную притягательность женского тела, будто последний штрих полного совершенства. Капли воды срывались и падали с волос, серебристо струились по спине мужчины, покрывали мелким бисером мраморную кожу женщины. А поцелуй всё длился и длился, прерываемый редкими порывистыми вздохами. Их руки непрерывно двигались, скользили, разглаживая и разжигая, лаская тела, которые, казалось, просвечивали своим внутренним светом. Светом счастья.