— «Не будь между упивающимися вином, между пресыщающимися мясом: потому что пьяница и пресыщающийся обеднеют, и сонливость оденет в рубище», — процитировал Библию псаломщик и с гордым видом направился к выходу.
— Отец, вы простите меня, но я составлю Ферапонту компанию, — поднимаясь, обмолвился Клим.
Пантелей Архипович в недоумении протёр глаза и застыл на месте.
Матушка, увидев сына в передней, осведомилась:
— Куда же ты, сынок?
— Я ненадолго. Хочу взглянуть на отпевание доктора. Получаса не пройдёт, как я вернусь.
Когда входная дверь хлопнула, старший Ардашев вздохнул и наполнил рюмку кизиловой настойкой.
Глава 4
Отменённые похороны
Клим остановил первый попавшийся фаэтон. Псаломщик, усаживаясь в коляску, проворчал:
— Извозчик денег стоит. Могли бы и пешком добраться. Под гору идти — не вверх карабкаться.
— Удивительно, что я не услышал от вас какой-нибудь библейской цитаты, — усмехнулся Ардашев. — Вы вообще бываете, когда-нибудь довольны? Погода прекрасная, птицы поют, лошадка добрая — чего ещё надобно?
— А вы, смотрю, не особливо отцовы деньги бережёте.
— В данном случае не отцовы, а мои.
— Эка завернули! Откуда же у вас свои, ежели вы студент?
— Даю частные уроки и делаю переводы для нотариуса с фарси и турецкого. Это помогает быстрее осваивать иностранные языки и неплохо зарабатывать. Если так дело пойдёт, то в следующем году, помощь от родителей мне не понадобится.
— Что ж, приятно слышать. Одного не пойму: зачем вы со мной пошли?
— Об этой трагедии я прочитал в «Северном Кавказе», когда ехал из Невинки. Такое происходит очень редко. Лампа упала на врача, когда он сидел за столом. Получается, его кресло находилось посередине комнаты?
— Многие так вешают люстры в рабочих кабинетах. У ректора нашей семинарии архимандрита Николая тоже лампа была не посередине. А вы сомневаетесь в том, что это несчастный случай?
— Теперь уж и не знаю. Ну раз уж поехал с вами, то мне осталось самолично во всём удостовериться.
Будущий диакон промолчал, но Ардашев уже и забыл о его существовании. Он любовался Ставрополем. В южной России все города похожи. Широкие, мощёные речным булыжником или известковыми плитами улицы, тополя-свечки вдоль дороги, одноэтажные домики мещан с резными ставнями и вдруг выросший среди них прыщом — особняк в три этажа, принадлежащий какому-нибудь купцу первой гильдии. А дальше снова одноэтажные домишки, смотрящие глазами на тротуар.
— Мы на месте, — провещал Ферапонт, когда коляска поравнялась с одноэтажным домом у открытых ворот.
Клим расплатился и зашагал за псаломщиком. Перед входом толпились люди. Прямо на двери висела табличка: «Доктор Целипоткин. Приём ежедневно с 9 до 12, кроме субботы и воскресенья».
Войдя внутрь, Ардашев увидел в большой зале священника, утешавшего даму лет тридцати в траурном платье. Она сидела у гроба, стоявшего на двух табуретах. Прощающихся было много, как обычно случается, если хоронят врача или учителя.
Запахло ладаном, и началась заупокойная лития. Усопший совсем не походил на покойника. Казалось, он заснул и вот-вот встанет. Внешность доктора если и изменилась, то очень незначительно. Это был тип мужчины красавца. Когда-то Ардашев его видел живым.
Ардашев огляделся. Двери в комнаты были открыты, и он без труда прошёл в кабинет, где, очевидно, и произошла трагедия. Об этом говорил металлический крюк посередине потолка. Новую люстру ещё не повесили, а старую убрали. И да — письменный стол располагался как раз посередине небольшого квадратного кабинета, три стены которого составляли полки с книгами, а в четвёртой было затворённое окно. Маятник напольных часов, как всегда, тихо и уверенно отмерял ровные отрезки времени, будто ничего и не случилось.
Клим приблизился к столу и стал перебирать лежащие стопкой бумаги, затем подошёл к окну и, подняв вверх шпингалет, открыл его. Опустив вниз глаза, он мысленно выговорил: «Ничего необычного, если не считать…».
— Кто вы такой? И что вы тут делаете? — услышал он за спиной чей-то грозный голос.
Ардашев обернулся. Перед ним стоял незнакомец лет тридцати пяти или немногим более, с франтоватыми, закрученными колечками усами, но без бороды. Серебряная цепь часов свисала с правой стороны серой жилетки. Короткий чёрный сюртук, галстук, белая сорочка и кожаные туфли вместо штиблет выдавали в нём чиновника.