Шутник никак не отреагировал на это предложение: он продолжал полулежать в шкафу в дьявольски неудобной позе, сохраняя полную неподвижность, и присутствующие усомнились в том, что он жив. Ноги у него были туго и очень умело стянуты длинным кашемировым шарфом Эрнста Трауба, а на брюках темнело большое влажное пятно, служившее источником запаха, который столь неприятно поразил открывшую шкаф секретаршу.
Вслед за каретой "скорой помощи" была незамедлительно вызвана полиция, после чего кто-то отважился наконец снять с лежавшего в шкафу человека дурацкую маску. Обнаружилось, что человек этот был не кто иной, как торговец недвижимостью Эрнст Трауб собственной персоной. Глаза его были заклеены липкой лентой, рот заткнут резиновым кляпом на цепочке, какие используют порой в своих сексуальных забавах садомазохисты, из каждого уха торчало по изрядному клоку ваты; он, как и его секретарша, пребывал в бессознательном состоянии, но был, вне всякого сомнения, жив. Кто-то благоразумно предложил дождаться полиции и медиков, чтобы, как он выразился, не исказить картину преступления. На самом же деле было понятно, что человеку просто не хочется пачкать руки и вообще встревать в историю из-за какого-то Трауба и его дуры секретарши.
Ничто так не способствует пробуждению в человеческой душе благородства и прочих высоких порывов, как высказанное кем-то другим в присутствии дам и коллег по работе малодушие. Раздался целый хор негодующих возгласов, после чего пострадавшего общими усилиями наконец-то извлекли из шкафа, уложили на пол и освободили от липкой ленты. Сделать это оказалось несложно, поскольку Трауб оставался без сознания и ничего не чувствовал.
Затем ему развязали ноги и вынули изо рта густо заслюнявленный кляп, а из ушей – вату. Освободить руки оказалось сложнее, поскольку они были скованы наручниками – опять же, не полицейскими, а такими, какие можно приобрести в секс-шопе, с мягкими прокладками внутри, предохраняющими запястья адептов нетрадиционного секса от возможных повреждений.
Кто-то предложил вызвать слесаря, но тут обнаружилось, что ключ от наручников прикреплен к галстуку герра Трауба обыкновенной канцелярской скрепкой. Тут как раз подоспел нашатырь и прибыли медики и полиция. Трауба погрузили на носилки и увезли, фройляйн Дитц привели в чувство; полиция опросила свидетелей, записала их показания и велела очистить помещение, после чего вплотную взялась за секретаршу.
Фройляйн Дитц знала немного, но все-таки больше, чем зеваки, вынувшие ее начальника из стенного шкафа. Она рассказала, что накануне вечером Трауб остался в конторе, чтобы дождаться клиента, фамилия которого, как ей казалось, была не то Шульц, не то Шмерц, не то и вовсе Хайдель. Сверившись с блокнотом герра Трауба, полиция выяснила, что клиента звали Пауль Шнайдер и что назначено ему было на шесть.
Затем секретарша поведала полицейским, как, явившись сегодня утром на работу, она обнаружила машину шефа на стоянке внизу, как вошла в незапертый офис и, наводя порядок на столе Трауба, нашла в мусорной корзине игрушечный пистолет, с виду точь-в-точь как настоящий. Он был немедленно извлечен из корзины, подвергнут тщательному осмотру, признан действительно игрушечным, отнесен к разряду улик и упакован в полиэтилен для последующего дактилоскопического исследования.
Каким именно образом фройляйн Дитц наткнулась на своего шефа в стенном шкафу, уже не представляло интереса. Секретаршу поблагодарили за помощь следствию, посоветовали закрыть контору и отправляться домой, после чего полиция отбыла – частично в участок, частично в больницу, откуда уже сообщили, что пострадавший пришел в себя и готов дать показания.
Герр Трауб лежал под капельницей и был бледен нездоровой бледностью, однако ночное приключение, по-видимому, не нанесло серьезного вреда его здоровью. Едва завидев в дверях человека в полицейском мундире, он, не дожидаясь расспросов, принялся с жаром рассказывать о том ужасе, который пережил.
Рассказ его был недолгим. Около шести, немного раньше назначенного для встречи с Паулем Шнайдером времени, в его приемную кто-то вошел. Полагая, что это явился клиент, герр Трауб пригласил посетителя пройти в кабинет. Увидев на пороге человека с резиновой маской вампира вместо лица, он натурально остолбенел и поинтересовался у того, кого считал Шнайдером, что должен означать весь этот маскарад. Вместо ответа посетитель посоветовал ему вести себя благоразумно, подкрепив свои слова недвусмысленной демонстрацией огромного черного пистолета – как показалось герру Траубу, армейского "кольта" сорок пятого калибра.
Сообщение о том, что его сковали наручниками и засунули в шкаф под угрозой применения детской игрушки китайского производства, герр Трауб воспринял довольно спокойно. У него не было ни времени, ни желания проверять, настоящий пистолет в руках у посетителя или игрушечный, заявил он. А потом добавил, что полиции следовало бы запретить продажу подобных, с позволения сказать, игрушек под угрозой пожизненного тюремного заключения.
Словом, не подозревая, что его пугают пластмассовой подделкой, герр Трауб вел себя разумно и позволил неизвестному лицу в маске вампира – предположительно своему несостоявшемуся клиенту Паулю Шнайдеру – сковать себе за спиной руки, заклеить глаза, заткнуть уши и рот, что превратило его в некий вариант буддийской скульптурной композиции из трех обезьяньих фигурок, называемых "ничего не вижу", "ничего не слышу" и "ничего не скажу". После этого на голову ему нахлобучили какой-то воняющий резиной мешок – ту самую маску вампира, засунули в шкаф, связали ноги и заперли на ключ.
Что происходило в его офисе дальше, Трауб понятия не имел. В шкафу было душно, маска воняла резиной, тело затекло. Он неоднократно пытался позвать на помощь, мыча сквозь кляп и барабаня связанными ногами в стенку шкафа, но никто не услышал. Окончательно обессилев, он лишился сознания и пришел в себя только здесь, на больничной койке.
В принципе, теперь картина преступления была ясна, и единственным подозреваемым полиция считала Пауля Шнайдера. Именно для встречи с ним Трауб задержался у себя в конторе позже обычного; кроме того, если бы преступником был не Шнайдер, то, явившись в назначенное время, герр Пауль наверняка застал бы злоумышленника в конторе и спугнул его или, по крайней мере, сообщил в полицию. Но ни того, ни другого не произошло, и это давало основания подозревать в нападении на торговца недвижимостью именно его.
Правда, было решительно непонятно, зачем Шнайдеру все это понадобилось. По словам секретарши, из офиса ничего не пропало – по крайней мере, ничего, что представляло бы собой хоть какую-то ценность в глазах грабителя. Трауб утверждал, что никаких ценных документов или, боже сохрани, наличных денег у него в конторе также не было. Как ни старался, он не смог припомнить имени хотя бы одного человека, которого мог бы назвать своим врагом, – за исключением, разумеется, собственной секретарши. Преступление, казалось, не имело мотива; можно было предположить розыгрыш, но даже для самой злой шутки все это выглядело чересчур жестоко.
Кое-кто из полицейских заподозрил, что Эрнст Трауб сказал далеко не все, что знал. С этим можно было соглашаться или спорить, но одно было ясно всем: в первую очередь необходимо разыскать и допросить главного подозреваемого, Пауля Шнайдера.
Домашний адрес установили по номеру телефона, который имелся в конторе Трауба, и на квартиру герра Пауля незамедлительно выехал наряд полиции.
Как ни торопились полицейские, они, увы, приехали слишком поздно. Пауль Шнайдер находился у себя дома, но дать показания по поводу совершенного минувшим вечером нападения на контору торговца недвижимостью уже не мог – ему мешала засевшая в голове пуля. Квартира была перевернута вверх дном, и это при том, что никто из соседей не слышал шума. Лишь престарелая фрау Мюллер, ближайшая соседка Шнайдера, сообщила, дыша на полицейских парами неусвоенного алкоголя, что в одиннадцатом часу вечера слышала какой-то грохот у него на кухне, который прекратился после того, как она постучала в стену, и больше не возобновлялся.