— Если бы удалось, уже сообщил бы. И командиру, и тебе как заму. А пока увы и ах — компьютер бьется как рыба об лед, но декодер для записей так и не подобран. Кстати, скажи-ка, а тебе не доводилось сталкиваться с армейскими кодами в ЕС? Ты же вроде немало отслужил в их войсках?
— Отслужил. Только к связи имел самое потребительское отношение, да и подозреваю, что коды тактических коммуникаторов сильно разнятся с кодами, используемыми в космической технике. К тому же настолько специфической. Так что рад бы помочь, но нечем.
— А жаль. Слушай, а с выжившими там что? Двое суток уже у нас торчат, пока непонятно?
— Отчего же, с ними как раз все понятно. Безрадостно только напрочь, но понятно. Ты не задумывался, что полвека — это слишком много для пребывания в криобоксе?
— А какая разница? Два дня или полвека? Нет, ну ладно, два дня — я хватил, но пять и пятьдесят лет чем-либо отличаются?
— Конечно, отличаются. Это же не техника, на консервацию не поставишь. Этим ребятам пришлось почти полностью остановить центральную нервную деятельность в своих организмах. Но почти — не значит совсем. Их мозги продолжали функционировать, как во сне. Представляешь себе сон на полвека?
— Если честно, то боюсь себе такое представить. Там мозг-то еще в рабочем состоянии?
— По отчетам диагноста — там все в рабочем состоянии, только заторможено, к чертовой бабушке. Поэтому и размораживаем мы их крайне осторожно, совсем по чуть-чуть, чтобы не свести к нулю весь полезный эффект резкой нагрузкой на отвыкшие напрочь организмы.
— Да, действительно безрадостно. До прилета транспорта успеете?
— Успеем. Я так понимаю, что еще сутки где-то ребят будем в порядок приводить, а потом только Господь знает, как быстро они придут в себя уже в размороженном состоянии.
Отто затушил сигарету, встал, взял свою чашку с остывшим уже напрочь чаем, улыбнулся:
— Пойду я к себе, Леон. Надо посмотреть, как там наши выжившие, на какой стадии процесс реанимации, да и спать потом. Устал я что-то за день, если честно.
— Давай, старик. До завтра!
Отто кивнул и вышел. Леон, оставшись один в столовой, подошел к торчащему из стены ножу марсианина, не без усилий вынул его. Вернулся на облюбованное место около автомата с напитками, достал из своего набора пару брусочков, кусок плотной ткани и принялся священнодействовать над ножом, выправляя наступившие для заточки последствия от вонзания в стену. Занятие это его почти поглотило, поскольку было привычным и приятным: еще в прошлой своей жизни, до межпланетного скитальства, Леон коллекционировал холодное оружие и мог возиться с ним часами. Собственно, он никогда и не планировал становиться форматировщиком, но так распорядилась судьба. Когда очередной раз его сограждане решили сменить президента насильно, у многих жизнь осложнилась. Так называемая «бескровная революция» абсолютно безжалостно прошлась по тем, кто имел неосторожность сотрудничать с прежней властью. Народонаселение Азербайджана разделилось на два лагеря, но полноценной гражданской войны не случилось. Однако, несмотря на это, многие, как и Леон, предпочли уехать подальше. Кто-то уезжал на другой конец Земли, а Аскеров решил не мелочиться. При свергнутом президенте он успел сделать достаточно головокружительную карьеру в полиции, но об этом предпочитал не распространяться. Да и, если честно, его втянула в себя жизнь форматировщика. К середине его первой экспедиции сомнений уже не осталось. Возможность возиться с железками для него всегда была в радость, но оставалась хобби очень долгое время. А разностороннее образование, которое он в юности получил под напором отца, сделало все остальное. Леон оказался на своем месте в группе предварительной колониальной подготовки. И вот сейчас, на неизученной планете, шлифуя нож, Аскеров был почти счастлив. Выведя нож в удовлетворительное состояние, он положил его на стол, на виду, и вышел из столовой, отправившись в свою комнату. Там его ждал справочник по силовым установкам звездолетов столетней давности.
Елене и Максу было не до разговоров о политике колониальных правительств. Бутылка шампанского пришлась к месту, ее вполне хватило для преодоления неловкости командира. Женщина сначала откровенно потешалась над Максом, но, когда с командира форматировщиков спала его скованность, вечер вполне перетек в лиричное русло. Если бы постороннему наблюдателю повезло увидеть картинку из каюты Елены Реньи, то скорее всего он бы позавидовал этим двоим. Разгоряченные и запыхавшиеся, когда они смогли оторваться друг от друга, то все равно еще достаточно долгое время не решались разомкнуть объятия, наслаждаясь касаниями, тел, запахом кожи, дробным стуком сердец, ощущением уже свершившегося и еще предстоящего…