— Вот и славно. Я буду у себя в баре. Если я тебе понадоблюсь — звони. Посмотрим, что можно сделать. Но мы все будем делать, как надо, да?
— Увидимся, — ответил человек в темных очках.
Глава двадцать седьмая
— Он не пришел, — сказал Фоли. — Я торчал там полчаса и успел съесть сэндвич с сыром, кофе выпить. Господи, я уж и забыл, что это за дрянь — сэндвич с сыром. Словно жуешь кусок линолеума, представляешь?
— Надо мазать майонезом, — подсказал Уотерс. — Сначала намажь на хлеб майонез, потом клади сыр — а то все будет безвкусно.
— Первый раз слышу, — удивился Фоли, — Мазать надо снаружи?
— Да нет, мажешь внутри. А сверху масло и сыр. А когда сыр в печке расплавится, майонез и придаст ему аромат и вкус. Только надо брать настоящий майонез, яичный. Можно, конечно, взять салатный соус, которым многие пользуются как майонезом. Можно и его взять. Да только вкус будет совсем не такой. Этот соус то ли пастеризованный, то ли еще что. В общем, совсем другой вкус.
— В этой аптеке в такие тонкости не вдаются, — сказал Фоли, — Что за черт, идешь, оказываешь сэндвич с сыром — у них там их целая гора, уже готовых, на подносе: официантка вытаскивает один из этого штабеля, с оранжевым сыром, мажет его каким-то жиром — делает вид, что маслом, но уверен, что это никакое не масло, а потом уходит на кухню и сует его в жаровню. Мой бедный желудок все еще пытается перемолоть эту резину в нечто питательное. Такое ощущение, что я проглотил два куска хозяйственного мыла. Подогретого, правда. Слушай, если я заболею, тебе придется оформлять мне пенсию по инвалидности.
— По-моему, ты и так сполна пользуешься всеми льготами, — заметил Уотерс. — Привыкли, понимаешь, жить за счет «дяди». Обедают только на фарфоре при свечах! Агенты в штатском, прости Господи! Думаешь, я не знаю, что вы друг дружку угощаете на государственные денежки? Сукины дети! Тебе бы только на пользу пошло проехаться хоть раз в неделю по маршруту от «Джо» до «Немо». По гангстерским притонам. Они же не ошиваются в шикарных кабаках, где кусок бифштекса стоит девять долларов и которые вечно фигурируют на твоих ваучерах[36]. А «крутые» заседают в дешевых кафешках, где и ты бы сам торчал, если бы не мог все списывать на ваучеры.
— Ну, тем не менее, — невозмутимо продолжал Фоли, — он не пришел. Сижу я там, строю глазки официантке, пью кока-колу, и вдруг у меня начинает болеть мочевой пузырь — представляешь? Я расплачиваюсь, выхожу на улицу, но не очень расстроенный. Ведь он же предупреждал, что, может, и не придет. Достаю я пятнадцать центов, покупаю «Рекорд» и что же я там вижу — что ребят, которых он хотел мне сторговать, взяли сегодня утром в Линне. Это многое объясняет.
— Один из них убит в перестрелке, — сказал Уотерс, — Гудуэзер. Кажется, он начал шуметь или еще что.
— Наверное, — согласился Фоли. — Надо мне позвонить Сотеру, порасспросить об этом. Принесу ему свои извинения. Я и не думал, что он такой меткий стрелок. И что они им навесили?
— Грабеж со взломом, слушаться будет в окружном суде, — сказал Уотерс. — Ну а теперь у Большого жюри будет целый букет эпизодов. Смотри-ка: два убийства с отягчающими, три ограбления банка, грабеж со взломом в домах этих банкиров, может быть, еще скупка краденого оружия, угон автомобиля, преступный сговор. Я ничего не упустил?
— Богохульство, — добавил Фоли, — Я всегда мечтал обвинить кого-нибудь из них в богохульстве и сквернословии.
— Ну и что теперь ждет твоего приятеля с отдавленными пальцами?
— Похоже, пойдет за решетку. Нью-хэмпширскому прокурору показалось мало, что он подставил нам Джеки Брауна, и я не думаю, что у него еще есть что-нибудь, что он сможет нам предложить.
— М-да, — сказал Уотерс, — Жаль.
Глава двадцать восьмая
Койл пришел к Диллону в бар сразу после половины четвертого. Он сел за стойку, поднял правую ладонь и уронил ее на прилавок.
Диллон налил Койлу двойную порцию виски и пива. Он поставил стаканы перед Койлом.
— Что, хорошие деньги ловишь? — спросил Диллон.
Койл отпил виски. Потом пригубил пиво.
— Это не совсем так. Кстати, если бы ты спросил, я бы тебе сказал: сегодня у меня денек хреновый.
— А что так?
— Ты слышал, что случилось утром в Линне?
— Да-а, кошмар! — сказал Диллон. — Я так понимаю, что у этого паренька, которого там ухлопали, полный порядок в Провиденсе?
— Не знаю, не слышал. Налей-ка еще виски, — Пока Диллон подливал ему в стакан, Койл говорил, — Но это единственное, чего я не знал. Теперь все понятно.
— Да, черт, — продолжил беседу Диллон, — Но ты вроде к этому не имеешь отношения? Насколько я знаю, они были белые, совершеннолетние, в здравом уме. Они же сами должны были понимать, куда лезут. Взрослые же люди.
— Да, — не слушал его Койл, — Теперь Арти Вану крышка. Да и Джимми тоже. С другой стороны, ведь сколько ребят, на которых висит убийство с отягчающими, гуляют на свободе, а? Точно они невинные ангелочки. Хотя они не ангелочки вовсе.
— Надо на это смотреть философски, — сказал Диллон, — Когда-то проигрываешь, когда-то выигрываешь, понял? Они имели сколько? Около четверти «лимона» в месяц? А тут дело такое: стоит перегнуть палку — и шандец. Этим должно было все кончиться. А они перегнули да еще, сам знаешь, двоих ухлопали. А если палку перегибаешь, то и получай, что заработал. Обратно ничего не переиграешь.
— М-да, — согласился Койл. — Их точно кто-то подставил. Вот это меня и занимает. Легавые же их поджидали в том доме. Кто-то назвал им адрес. Хотел бы я знать кто.
— Надо думать, они тоже! — сказал Диллон. — Да, я думаю, их это тоже оч-чень занимает.
— Господи! — воскликнул Койл. — Я же знаю Джимми Скала, я же его отлично знаю. Да что тебе рассказывать. Ты и сам в курсе. Мы с Джимми знакомы с… да уж Бог знает сколько. Жаль, что он вляпался в эту историю. Я же знаю, что теперь будет — теперь ему не видать солнца ясного, как своих ушей. Ему влепят пожизненное.
— Никогда не знаешь наперед, — ответил Диллон, — Может, им удалось избавиться от вещдоков. Такое бывает. Да и жюри может выкинуть какой-нибудь фортель. Может, еще и отделаются легким испугом. Никогда нельзя ничего знать наперед.
— Можно было бы отделаться легким испугом на первый раз, — сказал Койл, — А они потрудились в поте лица, сам знаешь. Наследили в четырех округах. Я так думаю, что они каждый раз брали банк в другом округе. Рано или поздно их должны были повязать. Теперь уже все.
— И все же, — продолжал гнуть свою линию Диллон, — они сами понимали, на что идут. О тебе вот кто-нибудь убивался?
— Нет, — сказал Койл. — Смотри-ка, ты и глазом не моргнул спросить у меня об этом.
— Ну, ты не выдержал. Получил срок и не стал плакать никому в жилетку, мол, я не виноват, я не хотел, послушайте, я вам заложу кого-нибудь, только отпустите меня. Ты же этого не сделал. Так что ты их уважай, как они тебя уважают, понял? Ты же поступил, как взрослый мужчина, так теперь надейся, что и они поступят, как взрослые мужчины.
— Мне еще далеко до взрослого мужчины. Это произойдет через пару недель, — пояснил Койл.
— А а думал, все уже утряслось, — удивился Диллон, — Я думал, вся эта история тихо и мирно закончилась.
— Да, — сказал Койл, — Все разрешилось. Тихо и мирно. Я отправляюсь в Дэнбери — вот и все.
— Надолго?
— Мой адвокат, — ответил Койл, — мой великий адвокат, мать его в душу, говорит: дадут года два.
— Значит, отсидишь месяцев восемь, — сказал Диллон, — Сидишь всегда треть от полного срока. Это же фигня. Ты выйдешь как раз осенью, накануне открытия нового сезона. Не бэ. Да у тебя, как я видел, и деньжата завелись. Ты же в порядке. Не убивайся ты так!
— Ничего не могу с собой поделать, — сказал Койл, — Хреново мне, очень хреново. Этот Скал, он же мужик-кремень, сам знаешь. Вана я не знаю. Но я знаю Скала — он мужик что надо. Но очень мне его жалко, очень. Он получит как минимум пожизненное.
У дальнего конца стойки бара зазвонил телефон, и какой-то мужчина снял трубку. Он крикнул:
— Это тебя, Диллон!
36
При исполнении служебных обязанностей агенты федеральных служб пользуются специальными ваучерами на питание, проезд и т. п., по которым им возмещают расходы.