Он уже обогнул киоск и, держась за перила, стал спускаться в метро. Угадав по звону монет кассу, слепой направился к ней, наступив на любимую мозоль высокой элегантной седовласой негритянке, которая испустила вопль:
— Ой! Ой! Ой! Чертов недоносок, говноед! Ты что, ослеп?!
Из глаз ее брызнули слезы боли и гнева. Слепой как ни в чем не бывало двинулся дальше. Он твердо знал, что ее слова обращены не к нему. Он-то ничего такого не сделал.
Он сунул в окошечко четвертак, получил жетон и никель сдачи и, пройдя турникет, двинулся на платформу, ориентируясь по звуку шагов. Но вместо того, чтобы попросить кого-то ему помочь, он безрассудно шел сам, пока не оказался на краю платформы. Стоявшая поблизости почтенная белая дама охнула и схватила его за рукав, чтобы спасти от неминуемого падения. Но он резко вырвал руку и злобно крикнул:
— Убери руки, жулье поганое. Я те покажу, как по карманам шарить!
Женщина густо покраснела, отпустила его рукав и хотела было спастись бегством. Но не успела она сделать несколько шагов, как ее охватил такой приступ ярости, что она плюнула и крикнула:
— Ниггер! Ниггер! Ниггер!.
Какая-то белая шлюха надрывается, подумал он и услышал шум подходящего поезда. Он вошел со всеми остальными, нащупал свободное место у прохода и уселся с прямой спиной и таким выражением на лице, которое, как он надеялся, помешает прочим захотеть сесть рядом. Пошарив ногой, он понял, что на скамейке у стены между ним и дверью сидят двое, но они помалкивали.
Первое, что слепой различил помимо обычных звуков в вагоне, это вполне отчетливый ропот чернокожего собрата, который сидел впереди и бубнил сам себе, но громко, не стесняясь окружающих: «Помой пол, Сэм. Подстриги газон, Сэм. Поцелуй меня в задницу, Сэм. Удобри розы дерьмом, Сэм. Как грязная работа, так Сэм… твою мать!»
Слепой рассудил, что этот громкоголосый чернокожий собрат сидит на первой скамейке через проход, против хода поезда. Слепой слышал недовольство в голосе оратора, но не мог, естественно, видеть, как горели злобой его маленькие красные глазки или как кривились белые пассажиры. Словно нарочно сделав так, чтобы глаза у него покраснели, оратор торжествующе произнес:
— Да этот негр опасен, у него красные глаза! А! Красноглазый негр! — Он стал оглядываться, чтобы проследить за реакцией белых пассажиров, но они смотрели по сторонам.
— Что это ты такое сказал, Сэм? — произнес он нарочито приятным фальцетом, кого-то передразнивая, скорее всего, свою белую хозяйку.
— Мэм?
— Ты сказал нехорошее слово, Сэм.
— Ниггер-то? Да вы же все говорите это постоянно.
— Я не про это.
— А про что же?
— Не валяй дурака, я тебя слышала!
— Это насчет дерьма? Так ведь, мэм, вы же сами велели удобрить дерьмом розы.
— Я отчетливо слышала, как ты произнес плохое слово.
— Да, мэм, но если бы вы не слушали, то ничего бы и не услышали.
— Нам придется слушать, чтобы понять, что у вас, черных, на уме.
— Ха-ха-ха! Вот это и есть то самое настоящее дерьмо, — сказал Сэм уже своим нормальным голосом, — Подслушивать, шпионить, вынюхивать. Говорят, что терпеть не могут негров, но заставляют их ишачить на себя. Не отстают ни на шаг. Дышат в затылок. Но это пока ты на них ишачишь. Ну, дела!
Он злобно уставился на двух пожилых белых пассажиров, сидевших на скамейке у стены с его стороны. Сэм проверял, не косятся ли они на него. Но оба смотрели в пол. Его зрачки сузились, потом расширились.
Этот чернокожий братец был толст, красноглаз и красногуб. Казалось, с губ его только что содрали кожу. Его пухлое лицо взмокло от пота. Его тучное, с выпирающим пузом тело было втиснуто в красную спортивную рубашку с расстегнутым воротом и мокрыми подмышками. Короткие рукава лишь подчеркивали мощные бицепсы под лоснящейся черной кожей. Но ноги у него были такими худыми, что вся фигура казалась деформированной. Брюки обтягивали ножки, как шкурка сосиски. Они страшно жали в паху, где бугрилось нечто, похожее на свинью в мешке. Тряска и качка в вагоне, учитывая покрой штанов, похоже, причиняли ему немалые неудобства.
Вид у него был несчастный, как у человека, который никак не может решить, в чем именно источник его несчастий — в чертовой жаре, в поганых тесных штанах, мерзавке жене или сволочных белых.
Дюжий белый здоровяк, сидевший через проход и выглядевший так, словно с пеленок водил двадцатитонные грузовики, обернулся и посмотрел на чернокожего толстяка с нескрываемым отвращением. Толстяк поймал этот взгляд и дернулся, словно белый его ударил. Быстро озираясь в поисках собрата по расе, чтобы как-то умиротворить громилу-белого, Сэм увидел слепого, сидевшего лицом к нему через дверь. Тот смотрел на Сэма в упор суровым взглядом человека, у которого немало своих забот. Сэм, как и другие черные собратья, терпеть не мог, когда на него таращатся, а этот негодяй таращился с таким видом, что у Сэма кровь забурлила в жилах.