На третьем уроке у меня возникло сильное желание сорваться с места и убежать. Я знала, что Влад чувствовал то же самое. Клянусь здоровьем своих родителей, я старалась не плакать, но слезы сами катились ручьями по щекам.
И когда мы пошли на обед, я не выдержала.
У столовой я дождалась Влада и сказала Виолетте, чтобы она шла без меня.
Мне было больно смотреть на своего друга. Он напоминал живого мертвеца, как бы ужасно это ни звучало.
Полная решимости, я пошла ему навстречу.
― Давай уйдем, ― остановившись в полушаге, тихо сказала я ему.
Влад вздрогнул от неожиданности.
― Что? ― хрипло спросил он.
― Давай уйдем с уроков, ― повторила я громче.
Его брови сошлись вместе.
― Зачем?
― Я не могу здесь находиться, ― честно ответила я. ― А ты?
Влад опустил голову и тяжело вздохнул.
― И я.
― Тогда сбежим.
Никогда бы не подумала, что способна прогулять уроки.
― А что скажем учителям?
― Ничего, ― я махнула рукой. ― Просто уйдем. Плевать, что будут говорить. Мне нужен свежий воздух, иначе голова взорвется от переизбытка мыслей.
― И у меня, ― кратко отозвался Влад.
― Уходим?
― Уходим.
Я схватила его за руку и повела к раздевалке. Когда мы оказались на улице, мне стало лучше. Лицо обдувал холодный ноябрьский ветер. Я посильнее укуталась в куртку и посмотрела на Влада. Ему, казалось, вообще было все равно на холод.
― Нужно уйти, пока нас не заметили, ― сказала я ему.
Влад лишь кивнул, покрепче сжал в руке трость и направился вперед.
― Я действительно это делаю, ― пробормотала я себе под нос и последовала за ним.
Влад старался идти быстро, но ему было сложно делать это без Эйнштейна. Плюс к этому было скользко. Поэтому на помощь пришла я. Я поддерживала его за локоть, предупреждала, когда на его пути были препятствия.
― А мы с тобой неплохая команда, ― сказала я, желая хоть как-то поднять настроение Владу.
Он улыбнулся, но только из вежливости. Его душа болела и скорбела по Эйнштейну, и я прекрасно это понимала.
Мы просто гуляли. Я старалась не думать о том, если папа узнает о моем сегодняшнем побеге из школы. Сейчас важно было поддержать Влада.
― Куда хочешь идти? ― поинтересовалась я.
Он пожал плечами, выражая свое безразличие.
― Не боишься, что я куда-нибудь тебя заведу? ― пошутила я, и мой голос дрожал, то ли от холода, то ли от волнения.
― Не боюсь. Я тебе верю.
Нам нужно было тихое место, где мы могли бы спокойно обо всем поговорить. Когда мы проходили мимо детской площадки, я предложила остановиться. Я помогла дойти Владу до лавочки.
― Я чувствую себя таким беспомощным без Эйнштейна, ― сказал он, и я села рядом с ним.
Я достала одну руку из кармана и накрыла ею руку Влада. Тогда он повернул ее ладонью вверх, и наши пальцы сплелись. Я понимала, что не должна сейчас сидеть и улыбаться, но я чувствовала счастье оттого, что сжимала его руку. Я чувствовала счастье оттого, что была его другом.
― Его отравили, ― процедил Влад сквозь плотно стиснутые зубы.
― Отравили? ― я не поверила своим ушам. ― Но кто? У кого хватит ума… убить твою собаку?!
― Люди злы и жестоки, ― его пальцы сильнее сжали мою руку. ― К несчастью, я лично знаком с одним… Живет в соседнем доме. Он всегда недолюбливал Эйнштейна, и я не знаю, почему. То ли просто питал ненависть к животным, то ли мой пес ему что-то сделал.
― Эйнштейн был хорошей собакой. Он не мог никому причинить вред.
― Он любил тебя, ― прошептал Влад с улыбкой.
Уголки моих дрожащих губ приподнялись.
― И я его любила, ― сказала я.
― Мне будет не хватать его, ― а затем случилось то, чего я не ожидала. Влад зарыдал, но слез не было. Он просто тихо постанывал и пальцами свободной руки сжимал переносицу от боли. ― Чертовы люди! ― крикнул он, и я вздрогнула. ― Что вам сделал мой пес?! Почему из-за каких-то уродов должны страдать невинные?!
Влад сгорбился и выдернул свою вторую руку из моей и закрыл ими лицо. Мой мир стремительно рушился, я не могла смотреть на его боль. Меня накрыло огромной волной вязкой тьмы, в которой я бесследно тонула.
Я пододвинулась ближе к нему и обняла его, уткнувшись носом ему в плечо. Я плакала, он тоже. Какая ужасная ирония, потому что этот бесспорно печальный момент сблизил нас, как никогда. Я разделила с ним его боль. Теперь нас объединяла не только дружба.