Прошло пять лет. Родители думают, что я уже смирилась с их разводом, но на самом деле это не так. Я думаю об этом почти каждый день. Я жалею, что это случилось. В какой-то степени я даже ненавижу их за это. Ведь они разрушили нашу семью. И что послужило причиной их развода? Я не понимала этого, хотя каждый настойчиво пытался объяснить мне, что чувства остыли. Любовь прошла. Но как может пройти любовь, если есть ребенок, если люди женаты и много лет живут вместе? Как могут угаснуть чувства? Вот так просто?
Любовь.
Я не знаю, существует ли она. И это благодаря родителям. Наблюдая за тем, как они стали общаться после развода, я засомневалась, что они вообще когда-то любили друг друга. Но если на свете есть я, значит, между ними было что-то сильное, верно? Возможно, они все-таки любили.
Любовь… Что это вообще такое? Цветы, стихи, конфеты и свидания? Поцелуи, объятия, признания? Через сто одиннадцать дней мне исполнится шестнадцать, и я никогда не была влюблена. Многие мои подруги уже давно встречаются с мальчиками, и почти все раз или два расставались. Результат был один ― слезы, рыдания, беспомощность…
― Перестань быть такой букой, Алина, ― от мыслей меня отвлек папа.
Встряхнув головой, я стала расчесывать волосы, умылась и почистила зубы. Покинув ванную, я увидела, что папа по-прежнему стоит у окна и задумчиво смотрит вдаль. Интересно, о чем он думает? Может быть, о маме? Может быть, не все потеряно, и у моих родителей еще есть шанс?
Два года они каждый день говорили мне о том, что я должна смириться с этим. И я смирилась. Только для них. В душе по-прежнему живет надежда, что когда-нибудь родители образумятся и снова будут вместе.
В последний раз, когда я пыталась поговорить с мамой о папе, она либо меняла тему, либо перебивала меня со словами о том, что не хочет упоминать его имя лишний раз. В прочем, так было всегда.
― Теперь у него своя жизнь, а у меня своя, ― сказала она мне тогда. ― Мы не будем вместе, Алина. Больше никогда.
― Но почему? ― спросила я.
― Вырастешь ― поймешь.
И это был ее ответ. Она считала, что я еще мала для того, чтобы понять ее. И папа тоже так считал… Я была далеко не глупой, какой, может быть, казалась с виду. Да и характер у меня далеко не сахар, но я точно не была идиоткой. Что я могу понять, когда вырасту, чего не могу понять сейчас?
― Разве ты не должен работать? ― спросила я у папы.
Он посмотрел в мою сторону через плечо.
― Я решил устроить себе выходной, ― сообщил он.
Мои брови резко взметнулись вверх.
― Ты? Выходной? ― с сильным удивлением проговорила я. Папа послал мне вопросительный взгляд. ― Извини, просто я никак не могу совместить в своей голове эти два понятия…
― Алина, ― нахмурился он.
Я подняла руки вверх, как бы извиняясь, и пожала плечами.
― Хорошо. Я рада, что ты, наконец, решил отдохнуть. А-то я уже стала думать, что ты вообще не человек, а какой-нибудь робот, ― я хихикнула. ― Всегда на работе, возвращаешься поздно… ― мой голос стал грустным, и я осекла себя прежде, чем папа успел уловить резкую смену настроения.
Я не позволяла быть себе грустной. По крайней мере, пока кто-то находится рядом. Открыться даже собственному отцу казалось мне невероятно тяжелым испытанием. Опять же, вероятно, все дело в их разводе с мамой. Я скучаю по нему, потому что он много работает. За последний год мы поговорили, наверное, раз десять. Я имею в виду настоящие, долгие разговоры. Это происходило редко. Обычно наш диалог состоял из стандартных вопросов о том, как дела, что каждый делал, как дела у него на работе, и у меня в школе. А потом мы расходились. Я закрывалась в своей комнате, а папа уходил либо к себе в кабинет, который раньше был их с мамой спальней, либо сидел в гостиной и смотрел телевизор. Но больше он, конечно же, работал.
― Во сколько у тебя линейка? ― поинтересовался папа.
Я подошла к кровати и взглянула на часы.
― В десять, ― ответила я. У меня было два часа на то, чтобы подготовиться к «торжественному» мероприятию.
― Ладно, ― папа направился к двери. ― Позавтракай и собирайся.
Я кивнула, и он вышел. К сожалению, моя грусть не ушла вместе с ним.
Переодевшись в шорты и футболку, я вышла из комнаты и пошла на кухню, по пути разглядывая родные стены. У нас была шикарная огромная квартира ― 200 кв. м с высококачественным евроремонтом, занимающая весь седьмой этаж элитного дома. Три спальни, просторная гостиная, кухня, две ванные комнаты и лоджия, обустроенная под зимний сад. Интерьером занималась мама, как раз незадолго перед разводом... Она все изменила перед тем, как уйти. После развода папа настаивал на том, чтобы поменять обстановку, но я отказывалась. Каждая вещь этой квартире напоминала мне о ней, о том, что когда-то мы жили счастливо. Иногда мне даже казалось, что я чувствую запах ее прежних духов. Я скучала по ней больше, чем по отцу, потому что вижу ее три-четыре раза в год, и это если еще повезет.
Мама изменилась, когда снова вышла замуж. И папа. Я не раз ловила себя на мысли, что это не мои родители, а совершенно чужие люди. И я познакомилась с ними пять лет назад.
Подходя к кухне, я почувствовала запах омлета. Папа никогда не готовил. В основном этим делом занималась я. Когда мама уехала, мне пришлось научиться готовить, хотя папа нанимал домработницу, которая занималась всеми домашними хлопотами.
― Завтрак будет готов через пару минут, ― пробормотал папа, услышав мои тихие шаги.
Я прошла вперед и рухнула на стул. Неловкая тишина повисла в воздухе, и я стала нервно постукивать пальцами по гладкой поверхности стола из темно-коричневого, почти черного дерева.
― Прости, немного подгорело, ― виновато сообщил папа, ставя передо мной тарелку с омлетом.
Я сморщила нос от неприятного запаха.
― Сойдет.
Я взяла вилку и стала ковыряться в омлете.
― А ты разве не будешь? ― спросила я.
― Выпью кофе, ― ответил папа и сел напротив.
Я принялась неторопливо уплетать подгоревший омлет.
― Как дела на работе? ― поинтересовалась я.
Наши беседы начинались с этого самого примитивного вопроса на свете, но я задала его, потому что мне больше не о чем было спросить. Папа не отличался болтливостью, он достаточно сдержан в плане разговоров. Я привыкла, что никогда не смогу обрести собеседника в его лице.
― Хорошо, ― ответил папа и сделал глоток кофе.
― Ясно.
На этом наш разговор подошел к концу.
Я съела этот ужасный омлет только потому, что не хотела обидеть папу. Закончив с завтраком, я отправилась к себе, чтобы начать подготовку к первому сентябрю. У меня имелось все необходимое для этого. Прекрасно зная себя, я подготовила одежду еще вчера, так как сегодня бы мне не хотелось тратить время и нервы на хлопоты с поиском вещей. Поэтому мне оставалось только сделать прическу и подкраситься.
Я не торопилась, так как времени было достаточно.
Папа зашел ко мне в комнату в девять.
― Нам надо заехать за цветами, ― сказал он мне.
― Угу, ― пробормотала я в ответ, разглядывая себя в зеркало.
На мне была дорогая белая блузка, черная юбка-карандаш и туфли на небольшом каблуке. Эти вещи я купила пару недель назад в одном испанском бутике. Волосы я завила плойкой, чтобы придать им дополнительный объем, и оставила распущенными. На губы нанесла полупрозрачный бледно-розовый блеск и слегка подкрасила ресницы. Этого было достаточно.
В отражении я заметила на себе задумчивый и немного грустный взгляд папы.
― Ты красивая, ― сказал он и горько вздохнул.
Я улыбнулась.
― Спасибо, ― еще раз бегло оглядев себя в зеркало, я развернулась на сто восемьдесят градусов и взяла с кровати телефон. ― Я готова.