Да и с отрясанием праха не все обстояло так просто, как хотелось бы. Сама по себе операция представлялась несложной, особенно для человека с такой квалификацией, которую волей-неволей с годами приобрел Глеб Сиверов. Сложнее было заставить себя примириться с возможными, а пожалуй, что и неизбежными жертвами. За свою карьеру специального агента ФСБ Глеб неоднократно внедрялся в различные криминальные сообщества, от отрядов террористов до обыкновенных шаек грабителей и мошенников, и всякий раз ему оказывалось трудно воспринимать окружающих в черно-белой гамме: этот свой, этот чужой – к ногтю его, и никаких гвоздей! Чаще всего он именно так и поступал, поскольку в этом существовала необходимость, но от привычки видеть в этих людях именно людей, а не просто помеху на пути к цели, все никак не мог избавиться. Объективно все, кто плыл – вернее, шел, поскольку моряки по морю именно ходят, а плавает, по их мнению, только то, что не тонет, – на этом корабле, являлись его смертельными врагами, и любого из них, кто вздумал бы стать на его пути, агент ФСБ по кличке Слепой был готов устранить без малейшего колебания. Но на этот раз его окружали даже не бандиты, а самые обыкновенные люди – моряки, что зарабатывали свой нелегкий хлеб ценой неимоверных усилий, риска и долгой разлуки с семьями. Даже вооруженные охранники, которые как раз таки здорово смахивали на бандитов высшей пробы, в быту, на отдыхе оказались вполне себе симпатичными ребятами, почти сплошь бывшими бойцами элитных подразделений. Они не были виноватыми в том, что судьба поставила их с Глебом Сиверовым по разные стороны баррикад; они просто, как умели, зарабатывали на жизнь. Они вовсе не торговали оружием; одни его охраняли, другие везли, вряд ли даже представляя, что именно находится в трюме под слоем мешков с зерном. И их надо было остановить любой ценой; в этом-то и заключалась проблема, потому что Глеб, несмотря на свою профессию, никак не мог привыкнуть к тому, что железо сплошь и рядом оказывается дороже человеческой жизни.
Настоящих врагов на этом корабле у Глеба насчитывалось всего двое. Врагом номер один был Пагава, который как раз таки торговал оружием, причем давно и весьма успешно, и, судя по тому, как поглядывал на Глеба, в чем-то сильно его подозревал. Ловя на себе эти взгляды, Сиверов понимал, что от решительных действий глубокоуважаемого Ираклия Шалвовича удерживает только статус моториста Молчанова как незаменимого специалиста, лишившись которого, «Стелла» рискует никогда не добраться до пункта назначения или прибыть туда с огромным опозданием. Вот его Слепой шлепнул бы с превеликим удовольствием, но в данный момент груз был важнее, чем сопровождающий, который, к слову, во благовремении мог пригодиться еще и как свидетель – один из очень и очень немногих, кому известно, откуда он взялся, этот груз.
Это тоже было довольно неприятно. Знать, что, выбирая, кому бросить спасательный круг, в интересах дела ты убережешь от смерти того, единственного из всей команды, кто ее по-настоящему заслуживает, – не лучшее средство сохранить душевный покой.
Вторым убежденным, сознательным врагом Сиверова на судне был его непосредственный начальник, стармех Петр Николаевич Данилов, или, как звали его члены экипажа, дядя Петя – уже немолодой, рассудительный и добродушный мужик с прокуренными седыми усами и воистину золотыми руками, благодаря которым «Стелла» сохраняла способность двигаться в заданном направлении, а не просто дрейфовать по воле ветра и волн. Глеб испытывал к дяде Пете симпатию, которая, увы, не была взаимной. Стармех был единственным человеком на корабле, который хотя бы в общих чертах представлял себе, кто такой на самом деле его подобранный в Мумбаи помощник, и смотрел на него волком, хотя, как это чаще всего случается, в неприятностях своих от начала до конца был виноват сам.
С полгода назад стармех Данилов, ходивший в ту пору на другом корабле, под другим флагом и в составе другого экипажа, попал в поле зрения спецслужб. Как именно это произошло, Сиверов не знал; вероятнее всего, речь шла о неприятностях с таможней, возникших при попытке протащить откуда-то куда-то нечто, чего не следовало брать в руки. Очевидно, неприятности на долю дяди Пети выпали крупные, и вероятность лишиться паспорта моряка, а вместе с ним и свободы, была настолько велика, что Петр Николаевич позволил себя завербовать. С этого мгновения он стал послушным инструментом в руках людей, которым не было никакого дела до его судьбы. Это его, естественно, не радовало, и моториста Молчанова, который в его представлении был одним из этих людей, дядя Петя, мягко говоря, недолюбливал.