Так вот, как всякий нормальный десантник, Мишкин брательник прошел краткий курс диверсионной подготовки. Их там учили подкладывать взрывчатку, душить часовых проволокой, устраивать короткие замыкания на высоковольтных линиях и учинять в тылу противника всякие другие пакости при помощи всего, что под руку подвернется. И насчет железнодорожного костыля, каким рельсы приколачивают к шпалам, брательник ясно сказал: если эту вот хреновину правильно разместить на рельсе, тебе никакая взрывчатка не понадобится…
Мишка тогда, честно говоря, решил, что брательник просто перебрал самогонки. Что такое костыль и что такое тепловоз? Разве можно сравнивать?
Он снова посмотрел на Витьку. Витька посмотрел на костыль, потом снова на рельс и наконец перевел взгляд на Мишку. Это был отличный случай проверить, правду ли говорил тогда брат. Мишка не думал, что может произойти что-то по-настоящему плохое. С какой радости? Чего только они с Витькой и другими пацанами не вытворяли на дороге и что из этого вышло? Да ничего! Потому что тепловоз – это такая махина, которую с рельсов и трактором не свернешь.
Мишка Ежов в свои четырнадцать лет еще не вышел из того состояния, в котором окружающие кажутся нам не живыми людьми, а просто изображениями, статистами, картонными фигурками, наделенными способностью двигаться и говорить. В большей или меньшей степени этому заблуждению подвержены все люди от мала до велика, просто взрослые, зажатые со всех сторон рамками писаных и неписаных законов, умеют скрывать то, чего дети даже не стесняются: своя рубашка ближе к телу, а на окружающих плевать, потому что – ну, кто они такие?
Поэтому, видя колебания приятеля, Мишка молча опустился на корточки и положил ладонь на гладкий, холодный, слегка влажный рельс. Рельс едва ощутимо вибрировал – где-то далеко, еще невидимый, шел тяжелый грузовой состав. «А если пассажирский?» – промелькнула у него в голове неожиданно трезвая, взрослая мысль. «А, ерунда, – легкомысленно отмахнулся от этого неудобного вопроса Мишка Ежов. – Ничего не случится. А если что, костыль убрать всегда успеем…»
– Ну, чего там? – нетерпеливо спросил Витька.
– Идет, – сказал Мишка. – Давай клади. Да не так, баран ты криворукий! Вот как надо, гляди!
Отобрав у приятеля увесистую железяку, Мишка пристроил ее на рельсе – именно так, как учил, вернувшись из армии и на радостях упившись до белых лошадей, брат-десантник.
Убедившись, что костыль лежит как надо и не свалится, друзья сбежали с насыпи и залегли в высокой траве, дожидаясь поезда.
Мамед Аскеров действительно дал маху, торопясь поскорее убраться как можно дальше от бешеного миротворца. Когда Железный Мамед обнаружил свою ошибку, было уже поздно и осталось только молить Аллаха о том, чтобы он в безграничной милости своей даровал старому воину быструю, легкую смерть.
Мамед Аскеров был старый воин, взявшийся за оружие еще при покойном генерале Дудаеве. Война – дело тяжелое, хлопотное, кровавое, а сплошь и рядом еще и очень грязное. Поэтому тот, кто на протяжении десятилетий занимается данной работой на такой сравнительно небольшой территории, как Кавказ, неминуемо наживает множество врагов. А поскольку речь идет не о средней полосе России, Йоркшире или, не к ночи будь помянута, Калифорнии, а все-таки и именно о Кавказе, то это не просто враги, а враги кровные, и вендетта в их исполнении повергла бы в трепет даже самого воинственного и бесстрашного сицилийца.
Все началось, как это часто случается на войне, из-за сущего пустяка. Случилось так – к слову, не в первый и даже не во второй раз, – что сильно потрепанному в многочисленных жестоких стычках с федералами отряду Железного Мамеда пришлось отступить в Кодорское ущелье, чтобы там, вдали от военных действий, немного перевести дух и дождаться обещанного подкрепления. Направляясь к своему базовому лагерю, отряд в темноте немного отклонился от маршрута и вторгся во владения клана, возглавляемого старым Виссарионом Агжбой.
Он действительно был стар и многое повидал на своем веку. Вторую мировую прошел от первого до последнего дня, успел нацарапать свое имя на одной из закопченных, исклеванных пулями и осколками колонн Рейхстага, после чего, словно этого было мало, прокатился по железной дороге через всю страну и дал прикурить японской императорской армии. В родные горы вернулся крепким тридцатилетним мужчиной с роскошными усами под орлиным носом и с капитанскими погонами на прямых, широких плечах. С тех пор утекло уже очень много воды, плечи его сгорбились, голова поседела, лицо прорезали глубокие морщины, но старый Агжба по-прежнему крепко стоял на ногах, имел прекрасное зрение, здоровые зубы, а главное – превосходную память.