– Разве? По-моему, он выглядит ужасно.
– Видели бы вы других. За пару дней люди теряют человеческий облик.
Андрей внутренне содрогнулся, представив себе заросшего волосами, нечленораздельно мычащего человека. Брата он не мог представить таким.
– Давайте вернемся к нашему союзу. Как видите, я доказал, что не намерен ничего от вас скрывать. Прошу только об одном: дайте нам возможность заплатить выкуп и получить обратно людей.
– Думаете, все будет, как в торговом центре: нагрузил тележку, расплатился в кассе, потом переставил покупки в багажник. Деньги у вас возьмут, но что вы получите взамен – большой вопрос.
– Зачем им меня обманывать – они ведь сами назначают цену. Если их что-то не устроит, можно просто удвоить или утроить сумму.
– Люди остаются людьми, преступники – преступниками. Они назвали свою цену – максимальную, какую вы, по их мнению, в состоянии потянуть. Вы согласились, приближается момент сделки. Думаете, у них не возникнет искушения снять с вас эту сумму дважды?
– Такие случаи бывали? – спросил Андрей, похолодев.
– Да сколько угодно. В данном случае вы овца, они волки, о какой честной сделке тут может идти речь?
– Мы не овцы, у нас есть служба безопасности.
– Ваша служба безопасности себя уже показала во всей красе. Привлекая вооруженных людей, вы в любом случае идете на определенный риск, так имейте дело с настоящими специалистами. А ваша служба, извините, кустарщина. Я уже интересовался послужными списками этих людей. Их потолок – проверять людей на входе в офис.
Андрей почувствовал, что логика гостя постепенно загоняет его в угол. Он чувствовал себя рядом с хищником. Только таким, который питается не овцами, а другими хищниками. Никита, может, и сумел бы разговаривать с майором на равных, а у него, у Андрея, пока нет необходимой внутренней закалки.
Разговор тем не менее закончился на положительной ноте – они договорились поддерживать тесный контакт и ничего друг от друга не скрывать. Андрей вовсе не был уверен, что станет соблюдать это правило. А уж майор – этот наверняка не побежит делиться каждой новостью. Смешно рассчитывать на такое, когда имеешь дело с сотрудником спецслужбы. Единственный реальный итог: кассета приобщена к делу, ему, Андрею, милостиво оставили дубликат.
– Только что записали обращение, – Никита Анатольевич устало свалился на диван, измотанный так, будто работал на каменоломне.
– Сказал, чтобы договаривались по-хорошему? – спросила жена.
– А как же? – раздраженно ответил Абросимов-старший. – Обратился к Андрею.
– Сумеют они передать кассету?
– Постараются. Не самая, наверное, сложная задача.
– Важно, чтобы она попала напрямую к нему, не оказалась в милиции.
Бизнесмен предполагал, что дело могут передать и Федеральной службе безопасности. Но промолчал – жене необязательно об этом знать, бандитам тоже, если их все-таки слышат.
– Не беспокойся, эти люди постараются.
– Сколько они хотят? – спросила Даша, лежа на втором диване на животе.
– Не сказали.
– Они хоть в курсе итогов «Сибстали» в прошлом году? – Ольга по-прежнему сидела с прямой спиной, чтобы не касаться ею спинки.
– Это мы не стали обсуждать.
– Очень напрасно. Наверное, они думают, что компания имеет прежние прибыли.
– Пускай интересуются, читают отчеты в прессе. Если я сам начну плакаться, мне не поверят.
– Сам не сам… Нужно было сориентировать их.
– Давай я лучше тебя сориентирую, чтобы помолчала.
– Конечно-конечно. Самая актуальная задача на теперешний момент.
– С тобой, как видишь, не получается. А ты требуешь, чтобы я указывал… – Абросимов хотел сказать «целой банде», но вспомнил про чужие уши и закончил обтекаемо: –…таким людям.
– Даша, господи! Неужели обязательно еще и лицом тереться об этот диван? – дочь снова попала в поле зрения матери. – Потом неизвестно что выскочит.
– У меня же выскочит, не у тебя.
– Замечательный ответ.
Никита Анатольевич вдруг отдал себе отчет, что так и не пожалел до сих пор по-настоящему ни жену, ни дочь. Вначале был шок, потом приступ страха, жалость к самому себе, лихорадочная работа мысли. Теперь усталость, раздражение, желание остаться в одиночестве.
С Ольгой отношения сложные, но особых размолвок между ними никогда не было. Дочь он искренне любит. Тогда в чем дело? Неужели он настолько зачерствел в ежедневной борьбе за процветание другого своего детища – огромного и многоликого, не имеющего иного зримого образа, кроме логотипа над входом в головной офис?