Мы неспешно шли вниз, направляясь к дороге, серой змеей тянущейся вдали. Слева тек какой-то ручей и женщины — невысокие, закутанные в черные покрывала, похожие на каких-то диковинных птиц, набирали воду в кувшины. Водопровода здесь никогда не было, а труд наносить из речки воду для семьи лежал на женщине. Слева играли чумазые, почти голые несмотря на прохладную погоду дети…
— Ничего здесь не меняется… — тихо, по-русски проговорил Седой.
— Тогда было так же?
— Да. Здесь вообще ничего не меняется. Возможно, и не изменится никогда…
Настроение было хреновое…
— А зачем вы тогда сюда пришли? — поинтересовался я.
— А вы зачем?
А действительно — зачем? Можно было начать нести всякую чушь про то, как мы всеми силами приближаем момент торжества демократии во всем мире — но эта чушь хорошо проходит в уютной телестудии где-нибудь в Вашингтоне. А здесь — стоит только посмотреть на это на все — на нищие хижины, на чумазых детей, на женщин, на вереницу чихающих и кашляющих дымом машин вдалеке на дороге — и сразу становилось ясно, что кому-кому — а местным жителям демократия наша и нахрен не нужна…
— Потому что придурки — честно ответил я — сами придурки и «ДаблЮ» — придурок из придурков, который не может пройти мимо кучи дерьма без того, чтобы не наступить в нее. Но ты не ответил на мой вопрос…
— Знаешь, сколько мы поставили сюда тракторов? — внезапно спросил Седой.
— Сколько?
— Больше пяти сотен. И строили мы здесь — половина домов, которая здесь выше одного этажа, построена нами. Они стреляли в нас — а мы строили. В основном бесплатно. И не только здесь.
— Так на кой же черт вы это делали? — изумился я.
— Потому что мы русские…
С попутной машиной все оказалось проще простого — на поднятую руку с зажатой в ней десятидолларовой бумажкой остановился первый же грузовик. Даже не знаю, какой марки был этот грузовик — по моему, когда то он был «носатым» длинным трехосным Мерседесом семидесятых годов выпуска — в теперь превратился в нечто, отдаленно напоминающее филиал индийского храма. Водитель — пожилой на вид афганец в зеленой армейской НАТОвской куртке со споротыми шевронами посмотрел на нас…
— По-русски ни слова! — шепнул Седой и направился к водителю. Глотая дорожную пыль вперемешку с дизельной гарью, которая над трассой буквально висела, я направился следом…
Последовали короткие переговоры с водителем — из всего, что я услышал понял только слово Джелалабад. После нескольких фраз Седой удовлетворенно кивнул и повернулся ко мне…
— Двадцать долларов с каждого…
— Ты уверен, что эта развалюха вообще доедет? — спросил я по-английски, с подозрением вслушиваясь в шум работающего двигателя, больше напоминающий кашель чахоточного больного.
— Другие здесь не лучше…
Отдал сорок долларов — афганец поглядел каждую засаленную купюру на свет (вот придурок, как будто кто-то будет десятки подделывать…), и только после этого молча показал на сидения рядом с собой…
Один за другим мы забрались в кабину — и только тогда я понял, чем будет путешествие до Джелалабада. Пыткой, не иначе…
Воняло в кабине так, как будто здесь совсем недавно кто-то сдох. Сдох — да так тут и остался. Ужасная смесь запахов застарелого пота, мочи, овчины, лежащей за сидениями, какого-то местного "освежителя воздуха", болтавшегося на веревочке перед лобовым стеклом наряду с колокольчиками и еще какой-то дрянью. Дышать полной грудью было просто невозможно, к горлу тут же подступала тошнота. Рев мотора был не самой большой проблемой — он действовал на нервы только тогда, когда водитель газовал. А вот коробка передач, в которой давно износились в хлам все шестерни, выла как банши[53] зимней ночью под дверью. Она была настолько изношена, что водитель постоянно придерживал рычаг переключения скоростей рукой — иначе включенная передача выскочила бы. Из дешевого китайского приемника лилась какая-то арабская мелодия. Удивительно — но водитель всего этого кошмара не замечал, он даже улыбался, довольный тем что на ровном месте заработал сорок долларов…
Сцепив зубы, я уставился вперед, стараясь запомнить в деталях борт идущего в нескольких метрах впереди грузовика. По моему опыту, такое вот занятие для ума — легкое и бессмысленное — лучше всего помогало скоротать время…
Рынок в Джалалабаде, как и в любом другом афганском городе, был расположен в самом центре города, в новом районе — к нему надо ехать по главной улице, сначала слева будет гостиница «Спингар», единственная нормальная в этом городе, потом бывший королевский дворец, расхлестанный авиаударами до состояния руин. Дальше будет небольшая площадь со стоянкой такси — поворачивайте направо и как раз через пару сотен метров попадете на рынок. Судя по архитектуре, раньше тут были построенные русскими жилые дома — теперь же афганцы их приспособили для нужд рынка. Первые этажи переделали под лавки, на вторых часто были склады товара и жилища для семей торговцев, на остальных этажах, если они были целыми после бомбежек и обстрелов — жили люди. Как и на любом базаре, на джелалабадском было людно, шумно и весело…
Знаете, что больше всего поразило меня рядом с этим базаром? Автомобили! Прямо в ряд были припаркованы, один за другим несколько белых и черных внедорожников. Все японские — Тойота ЛандКрузер 200 и Ниссан Патруль. Последние модели, насколько это возможно для этой страны ухоженные, запыленные. На всех дополнительные антенны, на антеннах висят зеленые лоскуты, на одной из машин и вовсе — словно наглый вызов болтается черный (прим автора — черный цвет, это цвет движения Талибан).
— Наркомафия… — упредил мой вопрос Седой — похоже, тут как торговали, так и торгуют…
— А машинами здесь торгуют?
— Жди здесь. Сейчас узнаем, где…
Черт… Хреново вообще — оказаться посреди незнакомого, да еще мусульманского города, да еще если при тебе несколько десятков тысяч долларов, а из оружия — один нож. То и дело я ловил на себе настороженные, явно недружелюбные взгляды, оставалось только прижаться к стене спиной и ждать…
Седой появился внезапно — он вообще обладал талантом пропадать и появляться внезапно. Раз — и есть человек. Раз — и он растворился в толпе и ты его не видишь, хотя отошел он от тебя всего-то на десять шагов. Полезный талант…
— Пошли. Там…
От дилерской стоянки даже самого захудалого американского автомобильного дилера это место отличалось сильно. Скорее оно было похоже на гибрид автомобильной свалки и музея раритетных машин…
Господи, Датсун[54]… Сейчас уже и марки-то такой не знают. Моей первой машиной был именно Датсун, я купил его — как сейчас помню — за три с половиной тысячи долларов. Маленькая, дешевая японская машина, каждый раз перед тем как завестись, она долго, секунд десять раздумывала, но потом все-таки зажигание схватывалось. Такую машину можно найти разве что в автомобильном музее — а здесь она стояла на продаже. Оба крыла были оранжевыми и сильно отличались от грязно-белого кузова. Не было заднего стекла — а в некоторых местах на кузове были видны плохо заделанные дырки от пуль….
Автомобилями торговали чуть в стороне от рынка — там снарядами полностью разрушило один дом и половину второго — таким образом, там получилось свободное место. Кое-как разровняли, поставили два ряда машин — подходи, выбирай…
На первом месте был старые, по десять и более лет машины — русские Газ-21, Лады, которые русские почему-то называют «Жигули». Был еще малоизвестный на западе «Москвич» с большими квадратными фарами. Два УАЗ-469, русских джипа, причем на каждом — снят тентовый верх, а сама машина подготовлена для установки на нее пулемета. Еще несколько японских машин, по возрасту еще старше русских…