От блокпоста били два пулемета и автоматический гранатомет, трассирующие пули лазерами разрезали пространство, затыкаясь в своем стремительном полете то на одно препятствие, то на другое. Били точно — то один самолет, то другой вспыхивали, заваливались на бок, взрывались. На ходу Седой высунул руку в окно, запустил красную ракету — чтобы оставшиеся на блоке бойцы не перепутали «свой» Хаммер с чужими и не вмочили по ним из крупного калибра. И Хаммер и блокпост уже обстреливали — кто-то все-таки разобрался, что к чему — но было уже поздно. Да и обстреливали — из автоматов и пехотных пулеметов, два крупняка и автоматический гранатомет подавляли такие огневые точки легко и быстро. С той стороны, где была вертолетная площадка, раздавался сильный треск — рвались боеприпасы в горящих вертолетах…
— Командир!
Седой оглянулся — на ярко освещенную прожекторами полосу садился огромный, грузный С17А, похожий на помесь кита и дельфина. Не растерялся Снег — крупнокалиберный Браунинг мощно врезал по самолету, длинная очередь впилась в кабину, отбойным молотком прошлась по телу самолета. Сначала всем показалось, что самолет продолжает садиться как садился, никакого вреда такому левиафану крупнокалиберные пули не нанесли. Но тут самолет у самой земли повело влево, он стал сваливаться на правый борт и все сильнее и сильнее крениться. Через пару секунд раненая машина тяжко грохнулась на бетонку, ее сразу же повело вправо, занося все сильнее и сильнее. И солдаты на базе и сами бойцы группы тени перестали стрелять друг в друга, во все глаза следя за разворачивающейся на взлетно-посадочной полосе драмой. На какой-то момент показалось, что самолет выравнивается — но тут передняя стойка шасси подломилась и тяжелый самолет со всего маха грохнулся носом об бетонку. Еще через секунду самолет начало охватывать пламя, его окончательно развернуло и занесло поперек полосы…
Резкий толчок вперед, от которого Седой едва не приложился носом об стекло машины, вернул его в реальность — Хаммер затормозил у блокпоста. Грохот тут стоял невообразимый — два пулемета и автоматический гранатомет работали беспрерывно, разрывая барабанные перепонки своей дикой какофонией…
— Сваливаем! Собирай всех!
Барин выскочил из машины что-то дико крича — оглохшие от стрельбы бойцы в азарте боя могли не понять, что пора сваливать. А на самом деле пора — того и гляди упорют по блоку из скорострелки или того гляди — танковой пушки. Поработали — пора бы и честь знать…
Первым заглох гранатомет, кто-то пробежал рядом с Хаммером, ввалился на заднее сидение. Затем одновременно заглохли оба крупнокалиберных, кто-то шумно спрыгнул на крышу…
— Все! — рявкнул голос Барина у уха.
— Уходим!
Сидевший за рулем Хаджа даванул на газ и армейский джип прыгнул вперед, унося боевиков специальной группы тени от взорванного ими аэродрома. Сзади, как и опасался Седой, полоснула алыми трассами мелкокалиберная пушка БМП, разнося вдребезги уже пустые помещения блокпоста. Хаммер, подобно взбесившемуся козлу скакал по ухабам и колдобинам поля, с каждой секундой приближая Теней к спасительному для них лесу…
Военная база Ринас
На следующий день
— Сэр?
Полковник Николас Уолкер, отряженный из Штаба НАТО для оценки потерь обернулся, оторвался от рассматривания обгоревшей туши С17, перегородившей взлетно-посадочную полосу.
— Группы преследования докладывают — след оборвался в районе Буррели, в двух километрах от города. Судя по всему, они вышли из лесного массива и сели на какой-то транспорт. Сейчас полиция перекрывает дороги…
Полковник недобро посмотрел на своего адъютанта.
— Боюсь уже поздно, Гарри. Слишком поздно. Займись лучше прессой, начни готовить пресс-релиз. Официальная версия — взрыв боеприпасов. Про уничтоженную технику и потери — ни слова. Тем более про вертолеты. Потом спишем. Иди.
Полковник посмотрел на искореженные остовы сгоревших дотла вертолетов и грязно, последними словами выругался…
Бетезда, Мэриленд
Военно-морской госпиталь
28 апреля 2008 года
— Интересная группа… — задумчиво пробормотал я — после той диверсии в Ринасе на них сориентировали сразу несколько поисковых групп. Задание было обнаружить и уничтожить любой ценой. Хотя бы потому что они знали правду про Ринас и примерно прикидывали сколько мы там потеряли. И могли повторить это вновь. А волк, познавший вкус человеческой крови — опаснее в десять раз. Только вместо этого — сами выхватили, будь здоров. Хорошо что я в это дело не влез — сам в то время уже был вне армии и по уши в дерьме из-за своих разоблачений… А этот Седой — он кто такой?
— Извини Майкл — твердо сказал Душан — но я этого не знаю. А если бы и знал — не сказал бы. Сам должен понимать.
— Понимаю… Как же ты его найдешь?
— Мне надо попасть в Россию, в Москву и как можно быстрее. У меня есть пара знакомых в московской братве, с тех времен еще. Через них найду.
— Все-таки хочешь свалить из больницы? Ведь тогда у тебя может медицинская страховка накрыться, а это брат — не шутки. Это у вас там хиханьки — хаханьки, бесплатная медицина и все такое, а в США медицинская страховка — одна из основ жизни.
— Да и черт с ней. А что мне здесь лежать? — мрачно сказал Душан — я уже в порядке. Точно, босс, в порядке…
Я задумался. Выхода у меня не было…
— Одежда твоя где?
— А черт ее знает. Забрали. В пижаме хожу, чтоб ее…
— Понятно. Окно открывается?
— Нет, про окно даже не думай. Окно выходит на фасад, засекут сразу. Да и этаж — немалый, пожарку подгонять придется. Лучше — через грузовой лифт в конце коридора, он как раз на стоянку сразу идет.
— Ясно. С другой стороны коридора сидит охранник. Он здесь круглосуточно торчит? Куда-нибудь отходит?
— Круглосуточно, три смены по восемь часов. Отходит, если только поссать…
— Ясно…
Охранник был самой большой опасностью. Сидит козел и сидит. И коридор просматривает. Ну не глушить же его, в конце концов. Блин, только мертвым отсюда выберешься… Кстати!
— Слушай. Похоже, тебе отсюда до срока только мертвым выбраться удастся.
— В смысле?
— Шутка юмора. Ближе к полуночи будь готов. У тебя документы с российской визой где?
— В Берлине, на квартире.
— Вот и хорошо. Тогда — не прощаюсь.
Нужную одежду я раздобыл на первом этаже, в раздевалке — ночью даже никто и не взглянул. Нагрудный бейдж с фотографией состряпала Николь, распечатала на принтере и заламинировала — получился как настоящий. Там же, на первом этаже раздобыл каталку и простыню. Вечером, жизнь в больнице почти замирала, но сработал "эффект формы" — на меня никто не взглянул, когда я забирал каталку и вопросов никто не задавал. Глубоко вдохнув пропитанный запахом каких-то лекарств больничный воздух, я покатил каталку к лифту.
Когда я появился с каталкой на нужном этаже, охранник — рыжий детина в мятой форме, лениво осмотрел меня, оторвавшись от чтения порнографического журнала. Но ничего не сказал. Открыв дверь, я вкатил каталку прямо в палату…
Душан не спал, сидя на кровати в своей больничной пижаме он настороженно смотрел на меня.
— Переодеваться? — он кивнул на сумку с вещами.
— Нет времени, в машине переоденешься. Самолет на Рамштайн через три часа, а нам еще нужно до базы добраться. Ложись на каталку и прикинься мертвым.
— Скверная, вообще то примета…
— Не хочешь — сваливай сам тогда…
— Э, а что это вы здесь…
Охранник стоял на пороге палаты, насторожено смотря на нас и держа руку на рукояти висевшей на поясе дубинки. Что я за дурак — ну какие ночью могут быть процедуры? Пришел бы днем — никто бы и внимания не обратил на очередную каталку.
Договорить охранник не успел. Меня от него отделяло в данных условиях труднопреодолимое препятствие — здоровенная больничная каталка, а вот Душану до него было рукой подать. Через пару секунд охранник уже валился на пол, оглушенный ударом ребром ладони по шее. Душан поддерживал его, чтобы тот не нашумел при падении.