— Извини, — сказала я Нике и вышла из-под навеса.
Предчувствие не обманывало меня: это была Альбина. И чему так обрадовалось моё глупое сердце? Почему оно запрыгало в груди, почему мне стало трудно дышать? Выйдя по влажной траве на асфальт, я нажала кнопку и приложила телефон к уху.
— Да.
— Настенька… Я тебя не побеспокоила? Ты можешь сейчас говорить?
— Да, Аля.
— Здравствуй, солнышко. Прости меня… Прости, я не могу без тебя.
Дождь, как только я вышла из-под навеса, закапал чаще. На голову мне падали холодные капли, куртка на плечах покрылась тёмными пятнышками.
— Я думала, ты всё сказала тогда, Аля… У нас ничего не получится, ведь так?
— Настя! Пожалуйста, не будь жестокой…
— По-моему, это ты сказала жестокие слова, Аля.
— Прости меня! Да, я сказала это, но с собой я ничего не могу поделать. Я не могу без твоих рук, без твоих губ, без твоего голоса, твоего дыхания… Ты мне нужна, как воздух. Пожалуйста, давай встретимся.
Дождь припустил по-настоящему, на асфальте уже не осталось ни одного сухого местечка, а люди вмиг испарились. Там, где ещё пять минут назад бегали дети, теперь было пусто и мокро. Я подняла капюшон и огляделась по сторонам. Парк был пуст.
— Когда? — спросила я.
— Когда скажешь, Настенька. Когда тебе удобно. Но я бы не стала возражать, если бы мы встретились прямо сейчас.
Ника сидела под навесом, таская из пакета чипсы. Её сигарета дымилась в пепельнице.
— Прямо сейчас я не могу, Аля. Я не дома. Я перезвоню тебе, как приду домой.
— Хорошо, малыш. Я жду. Целую тебя…
— Да, Аля. Пока.
Я вернулась под навес и села на своё место. Ника хрустела чипсами, запивая их пивом. Я взяла свою бутылку и тоже приложилась к горлышку, сделав длинный глоток.
— Ника, наверно, я пойду домой. Что-то погода не располагает к прогулкам.
Она вздохнула.
— Ну ладно… Пошли.
— Посидим ещё, — сказала я. — Пиво допьём и пойдём. Может, дождь кончится.
Дождь не кончился, но немного утих. Правда, пока мы шли, он пару раз снова припускал, но потом унимался, переходя в еле заметную морось.
— А кто тебе звонил? — полюбопытствовала Ника. — Если не секрет, конечно.
— Почему тебе это так интересно? — усмехнулась я.
— Ну… После этого звонка ты стала немножко другая. В глазах у тебя что-то такое появилось… Не знаю, как сказать. Колись, кто это был?
Что я могла ответить?
— Ты всё равно не знаешь. Долго объяснять.
Ника нахмурилась.
— Что, познакомилась с кем-то?
— Да, познакомилась, — вздохнула я. — Ещё весной.
Я не сказала Нике, что это был не мужчина. Когда мы подошли к её дому, она пригласила меня зайти, но я отказалась: было уже три часа, а я ещё не приготовила обед. Мы попрощались возле подъезда, и я пошла быстрым шагом домой, в душе надеясь, что не успею промокнуть. Но стоило мне немного отойти от её дома, как дождь опять разошёлся, причём не на шутку. Я спряталась под крышу остановки, а через минуту очень кстати подошёл автобус. Уже через десять минут я была дома, но сразу звонить Альбине не стала. Сняв мокрую куртку и сбросив ботинки, я завертелась, как белка в колесе. Через полчаса суеты на скорую руку был готов куриный суп с вермишелью на бульоне из пакетика, и я со спокойной совестью приняла душ и вымыла голову, а уж только после этого позвонила Альбине.
Дождь не только не ослабел, но даже усилился, и из водосточной трубы в подставленную кем-то белую детскую ванночку хлестал поток воды. К дому свернул знакомый джип — серебристо-серый «Ниссан».
Альбина сидела на заднем сиденье слева, за спиной Рюрика, держа на коленях большой букет белых роз с тугими, почти не распустившимися бутонами.
— Это я, — предупредила я, забираясь на сиденье. — Я на крыльце стояла, поэтому так быстро.
Она улыбнулась.
— Ты не сердишься на меня?
Я вздохнула.
— За что мне на тебя сердиться, Аля? Нет, я не сержусь. Просто мне было… тяжело. Плохо.
— И мне было плохо без тебя, — сказала она и протянула мне розы.
— Опять букетище, — засмеялась я. — Аля, это просто разорительно!
— Не бойся, я от этого не обеднею, — улыбнулась Альбина.
Я прижала букет к себе, касаясь губами прохладных лепестков. Сегодня Альбина была в чёрном кожаном пиджаке, чёрных бриджах и чёрно-серых гольфах, а на ногах у неё блестели чёрные лакированные ботинки. Белым был только шарфик, обёрнутый вокруг шеи и заколотый брошкой-бабочкой. Она была без парика, её голову обтягивал шёлковый чёрный платок. Я накрыла её руку своей, и она, сжав мои пальцы, сказала: