— Спасибо вам, Андрей Фёдорович, — сказала я.
Альбина сказала:
— Настенька, позови сюда Рюрика, а сама подожди нас в коридоре.
За Рюриком далеко ходить не пришлось: он стоял в коридоре неподалёку от двери в позе телохранителя. А может, футболиста в «стенке», когда бьют одиннадцатиметровый. Я передала ему просьбу Альбины и стала ждать.
Через минуту они оба вышли. Альбина протянула руку.
— Пойдём, зая. Сделаем тебе снимок, а потом домой — и баиньки.
Странно, почему в мою руку просился меч?
14 октября
В настоящем камине трещит настоящий огонь, за окнами серый сумрак. Рыжие блики от танцующего пламени отражаются на чёрном зеркальном щитке очков Альбины, мы сидим обнявшись на диване, в тишине — только потрескивает огонь и постукивает в стёкла дождь. Мне так хорошо, что не хочется думать ни о чём плохом, холодный слизень уполз обратно в свою нору. Я снова снимаю с Альбины очки и парик.
— Аля, сейчас тебе некого стесняться. Я люблю тебя такой, какая ты есть. Ты — моя родная.
Я тихонько целую её шрамы. Шесть лет в полной темноте. Интересно, какие сны ей снятся? Звуки? Образы прошлого?
— Аль, а как ты меня себе представляешь?
Она чуть улыбается уголками губ. Касаясь подушечками пальцев моего лица, говорит:
— Ты самая красивая на свете, малыш.
Хоть я и знаю, что это не так, но пусть сегодня это будет правдой. А она? Ни волос, ни лица. Хотя какое это имеет для меня значение? Когда я закрываю глаза, и губы мне щекочет тёплая, обволакивающая, ласкающая мягкость поцелуя, целый мир перестаёт что-либо значить.
— Настенька, ты больше не будешь делать таких глупостей? Это самая ужасная глупость, какую только можно себе представить.
Я прижимаюсь щекой к её щеке.
— Нет, Аля. Когда я с тобой, мне хочется жить.
Мне, зрячей, трудно себе представить, каково это — быть слепым. Мир становится другим, когда гаснет свет. Но он не перестаёт быть, и ты тоже продолжаешь существовать, и нужно как-то находить в нём дорогу. Это и зрячему человеку непросто, а слепому — и того труднее. На ощупь.
— Ты давно знакома с Маргаритой? — спрашиваю я.
Её пальцы ворошат мне волосы.
— Почему это тебя интересует?
— Ну… Просто — интересует и всё.
Тихонько поцеловав меня в висок, она вздыхает:
— Уже Бог знает сколько лет… Она просто друг, малыш.
— Такое возможно? — усмехаюсь я.
— А почему нет? — Альбина трётся своей щекой о мою. — Ведь дружишь же ты с Никой.
— Ника — это другой случай, — говорю я. — Она… как бы это сказать… У неё другие предпочтения… наверно.
— Откуда ты знаешь? — усмехается Альбина. — Ведь, как ты говоришь, у неё всё ещё нет парня. Согласись, это немного странно.
— Нет, Аля, одинока она вовсе не по этой причине, — уверяю я.
— Откуда тебе знать истинную причину? — говорит Альбина с многозначительной усмешкой, едва наметившейся в уголках губ.
— Мы с ней говорили об этом, — отвечаю я твёрдо. — Она ни в чём таком не признавалась.
— В этом нелегко признаться, милая. А может, она ещё и сама в себе не разобралась.
Я пытаюсь представить себе на секунду: а если и правда?.. И тут же содрогаюсь: нет. Нет, точно нет. Даже подумать нелепо. Одно я могу сказать определённо:
— Как бы там ни было, я с ней точно не спала.
— Вот и я с Маргаритой не спала, — тихо и щекотно говорит Альбина мне на ухо. — Ты что, не веришь мне?
Я обнимаю её за шею, глажу её по затылку.
— Я верю тебе, Алюня.
Тихий долгий вечер плавно переходит в ночь. Меня одолевает зевота: хоть я и вздремнула немного сегодня, а голова всё равно тяжёлая: видно, таблетки ещё не выветрились. Уткнувшись в плечо Альбины, как в подушку, я закрываю глаза. Её тёплая ладонь касается моей щеки.
— Пойдём спать, зая?
— Пойдём, — зеваю я.
Не размыкая объятий, мы идём наверх. Одежда падает с нас, как осенняя листва.
— В душ? — предлагает Альбина.
Меня совсем сморило, мне не до душа, во всём теле — тяжесть, одна голова весит целую тонну. Я падаю на кровать: