У меня сжалось сердце. Как я не догадалась сама, что Альбина могла плохо себя чувствовать? Да, голос у неё был какой-то тихий, как будто измученный, но я и этого не услышала. Может быть, она нуждалась во внимании, сочувствии, просто в ласке — а я ей о деньгах за визит к доктору! Помнится, я её даже не поцеловала. Как я могла быть такой слепой и глухой? К моему горлу подступил ком.
— Аля, прости… Прости, я была невнимательна к тебе. После этого массажа я была как пыльным мешком стукнутая…
— Ты хотела что-то сказать, малыш… Я тебя не выслушала.
Я ответила:
— Нет, Аля, я сказала то, что и хотела сказать — насчёт доктора… Но, — добавила я, — наверно, мне следовало сказать что-то другое.
Альбина помолчала. После паузы её голос прозвучал тихо и печально:
— Да, мне тоже показалось, что на самом деле ты хотела сказать что-то другое. Не тяни, скажи это сейчас… И покончим с этим.
— О чём ты? — насторожилась я.
— Брось, малыш, я всё понимаю… Я и не надеялась. Всё это непросто, тяжело… Не каждый это может выдержать. Не думаю, что тебе это нужно. Всё правильно… Ты права.
— Аля, да что ты такое говоришь? Я ничего не пойму! — испугалась я. — Может быть, я спросонок торможу?
— Значит, я всё-таки тебя разбудила.
— Ну да, разбудила немножко, но ничего страшного. Аля, я правда не понимаю… Кажется, мы обе друг друга не понимаем.
— Да что тут непонятного… Ты хочешь меня бросить, ведь так?
— АЛЯ, ДА КАК ТАКОЕ МОГЛО ПРИЙТИ ТЕБЕ В ГОЛОВУ?! ТЫ ЧТО?!
Несколько секунд я сидела на кровати, ловя ртом воздух. Потом встала, открыла форточку и подставила пылающее лицо под поток осеннего ночного холода.
— Аля… Утёночек мой маленький, родной мой… Это какое-то недоразумение. Как ты до такого додумалась? Я вовсе не собираюсь тебя бросать! Я очень тебя люблю. Не смей такое говорить…
Мой голос оборвался от внезапно подступившего к горлу спазма, в глазах и носу нестерпимо защипало от наворачивающихся слёз. Из другой комнаты опять донёсся храп отца. На плечи давила железобетонная безысходность. Безумно хотелось плакать, но не хотелось, чтобы Альбина это слышала. Зачем ей мои проблемы?
— Настя, я уже говорила тебе… Это ни к чему не приведёт. Зачем тебе это всё? Выйди замуж, роди детей, всё у тебя будет хорошо… Как у всех. Зачем тебе я?
— Как у всех? Хорошо? — улыбнулась я дрожащими губами, вытирая кулаком текущие градом слёзы. — Аля, после того, что у нас было, «как у всех» у меня уже не получится… Извини. Я больше не могу говорить, всё. Пока.
Никто не видел, как я корчилась от боли, кусала и тискала мокрую подушку, никто не слышал, как я беззвучно выла от тоски. Опухли глаза и заболела голова.
Утром отец всё-таки собрался на работу, но я знала, что его запой только начинался. И оказалась права: он вернулся в одиннадцать утра и опять упал на диван. Звонила Альбина, но я сказала, что плохо себя чувствую. Она стала обеспокоенно задавать вопросы, но я уклонилась от разговора, сказав, что хочу спать. Спать я не легла, сходила в магазин за минеральной водой, села за компьютер и стала работать. Наверно, получалось чёрт знает что, но это хотя бы отвлекало.
На следующий день повторилось ОПЯТЬ: отец ушёл утром, дав клятвенное обещание «завязать», но приплёлся задолго до конца рабочего дня, в половине третьего. Снова звонила Альбина. Я сказала, что хочу побыть одна, подумать.
ОПЯТЬ повторилось ещё три раза. Я отключила домашний телефон, к мобильному не подходила. Кажется, один раз звонила Ника, но я и ей не ответила. А потом я решила, что это тупик. Купила упаковку обезболивающего. Отец «переморщился» и снова пошёл на работу, но мне было уже всё равно. Не будет у меня «как у всех». Уже ничего не будет.
А дальше? Дальше было четырнадцатое октября.
Глава 8. Мефистофель
— Из твоих рук льётся тепло, — говорит Альбина.
Она сидит на кровати, а я, стоя у неё за спиной на коленях, глажу ладонями её голову. Она улыбается. Я спрашиваю:
— Нравится?
— Очень, — отвечает она, немного запрокидывая голову.
Я касаюсь губами её макушки, затылка, целую ямочку в основании черепа, а потом снова глажу. Обхватив её голову обеими руками, я провожу по коже подушечками пальцев в направлении затылка, и Альбина стонет.
— Это блаженство…
Она запрокидывает голову, и кожа собирается складочками у неё над шеей. Я подставляю плечо и укладываю на него её голову. Она поворачивает ко мне лицо, и её дыхание щекочет мне шею. Это восхитительное, тёплое чувство: она доверяет мне. Её пальцы переплетаются с моими, и она говорит: