Я нашла в себе силы высвободить свою руку из-под его сильной тяжёлой ладони.
— Это она вас послала?
Он взял печенье.
— Нет, я сам вызвался. Не мог видеть, как она изводится.
Минуту мы молча пили кофе. Приветливое спокойствие доктора Якушева понемногу начинало меня раздражать.
— Зря вы с ней так, — сказал он, окуная печенье в кофе. — Она ни в чём не виновата. Уж если кого и винить, так это меня. Я позволил себе лишнее.
Я спросила его в лоб:
— Вы к ней… неравнодушны?
Он улыбнулся, отправил печенье в рот.
— Пожалуй, да. Мы знакомы уже очень давно, до того несчастья я знал её уже года два. Она всегда была сильной. После несчастья она немного замкнулась, но не озлобилась и не пала духом. Она молодец… То, что она предпочитает девушек, меня не смущает. По-человечески она мне всё равно нравится.
— И её увечье вас не отталкивает? — спросила я. — Часто бывает, что таких людей покидают друзья и любимые.
Доктор Якушев бросил на меня краткий серьёзный взгляд и снова опустил его в свою чашку.
— С Альбиной так и произошло. Сразу после этого случая подруга её бросила, и она очень тяжело переживала это. После трёх операций шрамы стали почти незаметны, но зрение восстановлению уже не подлежит. Что касается волос, то она потеряла их в течение всего одного года. Несмотря на все эти удары судьбы, она всё же осталась человеком, хотя и был момент, когда она приблизилась к грани утраты всякой веры в людей. Но она выкарабкалась.
Я заметила:
— Она сказала, что это ваша заслуга.
Доктор Якушев улыбнулся.
— Ну, это она слегка преувеличила… Но не скрою, мне приятно это слышать. Однако если сказать по справедливости, ваши заслуги куда заметнее моих. Вы воскресили её веру в любовь. Будет очень жаль, если вы из-за того маленького инцидента перечеркнёте всё. Альбине будет очень больно. Её уже предавали.
Большой острый нож вонзился в мёрзлую плоть курицы, кромсая её на части, а больно было моему сердцу. Доктор Якушев некоторое время наблюдал, как я расправляюсь с тушкой, а потом встал.
— Ну что ж, спасибо за кофе. Не буду злоупотреблять вашим гостеприимством… Я только позвоню.
Достав телефон, он не стал далеко отходить. Пока он набирал номер, я вымещала на курице своё смятение, досаду и горечь. Доктор Якушев добился удивительных результатов не только с моей спиной, но и с чувствами: целовались они с Альбиной, а вину испытывала я.
— Это я. Я сейчас у неё. Да, пришлось потрудиться, чтобы проникнуть внутрь крепости… Не волнуйтесь, жива. Хорошо, даю ей трубку. — Доктор Якушев протянул мне свой телефон. — Это Альбина. Поговорите с ней, она очень волнуется.
Деваться было некуда. Вытерев руку полотенцем, я взяла телефон и приложила к уху.
— Да.
Пожалуй, мой голос прозвучал глухо и суховато, тогда как голос Альбины был нежным и взволнованным.
— Настенька, утёночек мой! Как ты там? С тобой всё хорошо?
— Аля…
Признаюсь: от звука её голоса у меня ни с того ни с сего брызнули из глаз слёзы. Рядом стоял доктор Якушев, который всё видел и слышал, но я ничего не могла с собой поделать. Внутри меня вдруг прорвалась какая-то плотина, и все слова утонули в неудержимом потоке слёз. Сев на табуретку у стола, я разревелась самым дурацким образом, вытирая слёзы кухонным полотенцем. Доктор Якушев деликатно удалился, а Альбина испуганно пробормотала:
— Настя… Ты что? Что с тобой? Не пугай меня! Что случилось? Почему ты не брала трубку и не открыла мне дверь? После того случая с таблетками я волнуюсь… Я боюсь за тебя! Настёнка, ну скажи ты хоть слово!
— Аля, прости меня, — только и смогла я выговорить.
В течение следующих пяти минут я рыдала в полотенце, а Альбина успокаивала меня всеми нежными словами, которые только могла придумать. Чувствуя, что в ближайшее время я всё равно не смогу сказать ничего членораздельного, и не желая тратить чужие деньги таким глупым образом, я вернула телефон доктору Якушеву.
— Альбина, это снова я, — сказал он, беря телефон и ласково опуская тёплую руку мне на плечо. — У ребёнка истерика. Да нет, не волнуйтесь, с ней всё в порядке. Перезвоните ей через полчасика, она к тому времени уже успокоится. Трубку она возьмёт, я гарантирую. Ну, всё… Всего хорошего.
Мне было стыдно, но я ревела и не могла остановиться. Рука доктора Якушева поднесла к моим губам рюмочку с жидкостью, издававшей запах валерьянки, и я послушно проглотила её.
— Ну вот, умница, — сказал он, по-отечески гладя меня по голове. — Всё хорошо, успокойся. Всё, всё, лапушка… Ну, ну.
Я даже не обратила внимания, что он перешёл на «ты». Я плакала оттого, что больше не слышала голоса Альбины, моё сердце рвалось к ней, а моё поведение в течение этих двух дней теперь казалось донельзя глупым. Сделал ли это со мной чудотворец доктор Якушев, или я просто поняла, как сильно я люблю её, — как бы то ни было, вместо мертвящей боли я теперь испытывала раскаяние и тоску — мучительную и одновременно сладкую. Больше всего на свете я сейчас хотела, чтобы Альбина поскорее мне перезвонила.