— Тебе не убить меня!
— Это мы ещё посмотрим, — сказала я.
С отделённой от туловища головой он был уже не так силён, и я, взяв его голову за волосы, подняла её и заглянула в её красные глаза.
— Убить тебя я вряд ли смогу, но вот изгнать тебя можно.
На меня смотрели добрые глаза доктора Андрея Фёдоровича, полные слёз.
— Я любил тебя, Настя, — сказал он чуть слышно. — А ты не дала мне шанса… За что ты так со мной?
Поверите ли, но это чуть не сработало. Хоть в моей руке и был меч, но в груди у меня было сердце женщины, которое можно было тронуть, сыграв на нужных струнках, а он это умел как никто другой. Цепляясь за соломинку, пытаясь использовать свой последний шанс, он подобрался к моему сердцу очень, очень близко… Но растопить его всё же не смог.
— Ты убил моего отца, — сказала я, проглотив солёный ком в горле. — И Алю. И ты мучаешь многих людей. Думаешь, я поверю в то, что ты способен любить? Не смеши меня.
— Имей хотя бы милосердие, — глухо прошептала голова. — Ведь это твоё главное качество… Добей меня. Ещё один удар — и мне конец.
— Э, нет, — усмехнулась я. — Я на эту уловку не куплюсь. От второго удара ты, пожалуй, встанешь, и все мои усилия пойдут прахом. Я лучше сделаю вот что.
Положив голову на пол, я сосредоточилась на свете в своей груди. Он скапливался там, распирал меня изнутри, обжигал и рвался наружу, и как только он достиг нужной для удара плотности, я выпустила из груди яркий, гневный и беспощадный луч.
Глаза Якушева вылезли из орбит, рот оскалился, всё его лицо почернело и вздулось, исказившись до неузнаваемости, но он ещё цеплялся за этот мир, сверля меня взглядом выпученных глаз.
— Не в твоей власти изгонять меня, — прохрипел он.
— Ошибаешься, это в её власти, — прозвучал у меня за плечом повелительный и спокойный голос.
Вздувшись ещё больше, голова прорычала:
— Я ещё вернусь…
— Это вряд ли, — сказала я.
Бах! — голова лопнула, рассыпавшись светящимися брызгами, которые через мгновение растаяли без следа. Спустя секунду то же самое стало и с телом, и от Якушева в этом мире ничего не осталось.
Только теперь я почувствовала, что изнемогаю от ран, и осела на пол. Этот последний световой удар забрал все мои силы. Всё тело ужасно саднило, голова плыла, меня подташнивало. Держа меч на колене, я гладила его усталыми пальцами и ласкала туманящимся взглядом, как старого любимого друга. Великолепное оружие вибрировало под ладонью, как живое, откликаясь на мою нежность. Клинок зеркально сиял, отражая в себе немеркнущий небесный свет и картины наших с ним совместных дел, а звёзды на его рукояти ласково мерцали, как глаза любящего человека. Карающий Свет… Как же давно мы не виделись и не сражались вместе. Как много всего мы с ним пережили, но всё это уже ушло за густую туманную завесу времени — так далеко, что казалось нереальным. А сейчас мне мерещилось, что я существовала в четырёх ипостасях: здесь, вне времени и пространства, с мечом; в том сне, с копьём и закованная в доспехи; в непонятно где находящемся настоящем, как Настя Головина; в головокружительно давнем и гулком прошлом, как Асахель. Странное это было ощущение — даже не раздвоения, а расчетверения, удивительное и непривычное, но на всех этих планах я жила и действовала автономно.
Однако настала пора всем моим четырём «я» собраться в единое целое.
Поцеловав меч, я всё-таки встала и побрела к выходу.
Меня встретил дождь, и я подставила ему лицо, чтобы он как следует меня умыл. Сквозь тучи проглянуло солнце, и над городом встала высокая и яркая радуга. Я нажала на рукоятке меча кнопку, и он раскрылся над моей головой зонтиком.
Подплан 1
Копьё вонзается Кувеяшу в глаз и выходит из его затылка. С диким высоким криком он валится кверху брюхом на горячие камни и корчится, а потом его голова лопается и рассыпается светящимися брызгами, следом обугливается всё его тело, превращаясь в скелет, который тоже недолго держится и распадается прахом. Стоя на берегу реки из кипящей лавы, я думаю: уничтожить-то я его уничтожила, но как мне теперь выбраться на поверхность? Дышать всё труднее и труднее, голова плывёт, и мне кажется, что даже моя кровь вскипает. Но на помощь мне приходят крылья: они ловят луч света, непонятно как и откуда проникающий в эту адскую глубину, и по этому лучу, как на лифте, не шевельнув и пальцем, я поднимаюсь вверх. Волосы плащом реют за плечами, а в моей руке зажато копьё.