Я склонил голову в знак согласия.
– На Мальте мы стоим более трех часов. Этого времени хватит за глаза. Ужасная жара, неправда ли? – Бауэр вытер лоб клетчатым платком. – Так вот, из аэропорта Лука желающих возят на экскурсии в Валетту. Там есть, что посмотреть. Например, собор святого Иоанна. У портала вас встретит старик-экскурсовод. Подведя зевак к колокольне, он скажет: "Часы на ней всегда показывают 11". А вы, громко обращаясь прямо к нему, ответите: "Я видел в Мюнхене такие же, в пивной "Хофбройхаус"". После экскурсии вы задержитесь, чтобы задать ему вопросы. Он назовет вам имя другого человека, и скажет, как найти его в Каире. Вы передадите это мне. Слово в слово. У вас хорошая память. Напрягите ее.
Последние слова Бауэр произнес почти повелительным тоном, и это покоробило меня. Встреча со стариком на поверку оказалась обставлена дурацкими "аксессуарами", от нее так и веяло дешевой бутафорией.
– Мы что, играем шпионов? – меня передернуло.
Бауэр рассмеялся.
– Как только представится удобное время, дорогой Фриц, я изложу вам все куда подробнее. А пока окажите мне эту услугу, не задавая лишних вопросов.
Он тряхнул мою руку и встал.
Я понуро сидел на изрядно намявших мне бока палатках и последними словами ругал себя за покладистость. Если б не обещание, заранее данное мной профессору, я бы еще очень посмотрел, стоит ли туда идти? Глупость собственного положения была для меня очевидна.
Минут через сорок мы увидели в иллюминаторы крутые скалистые берега Мальты, окаймленные широкой белой полосой прибоя. Самолет начал снижаться.
– У меня закладывает уши, – жалобно заявил Степлтон.
– Открой рот. – посоветовал Шлисенджер.
Он потянулся, протер глаза и уставился в окно. Остальные тоже зашевелились.
– Мы застрянем здесь часа на три, не меньше! – прокричал летчик, высовываясь из кабины, когда самолет уже сел, но пропеллеры еще продолжали крутиться, создавая страшный шум:
– Кто хочет, может смотаться в Валетту. Только быстро!
На улице жара была еще большая, чем в самолете. С моря дул спасительный ветер, но он был слаб и едва шевелил ветками платанов, под которыми на траве тут же растянулись Томсон и Кларк, решительно отказываясь куда-либо двигаться.
Лабриман пошел утрясать разные формальности с военным начальством аэродрома. Тут я впервые осознал всю его полезность: он не только внушил кривоногому английскому полковнику в выцветшей форме уважение к нам, но и выбил видавший виды джип для желающих отправиться по пеклу в Валетту. Таких дураков, как ни странно, оказалось порядком: я, Кьюбит, Шлиссенджер, Степлтон и сам Лабриман. Он подошел к нам с расстроенным видом и развел руками:
– У них нет свободного шофера. Кто-нибудь знает, хоть приблизительно, как добраться до города?
– Все в порядке. Я поведу машину. – успокоил его Шлиссенджер. – Здесь, насколько я помню, рукой подать. Мистер Степлтон нас подстрахует. Айзек, ты ведь тут был?
– Был. – подтвердил Степлтон: – Но ничего не помню.
– А, ладно, – махнул рукой Эйб. – Залезайте.
Дорога, вырубленная в известковых скалах, скользила серпантином, и я чувствовал неприятные приступы тошноты, когда смотрел вниз. Машина шуршала изношенной резиной шин на крутых поворотах, ее заносило к краю, мелкие камешки срывались с дороги вниз.
– Крестоносцы тут неплохо поработали. – беспечно бросил через плечо Эйб. – Продолбить шесть километров до моря! Братья знали, чего хотят.
Он принялся насвистывать какую-то незнакомую мне мелодию, отдаленно напоминавшую латинский гимн.
– В Витториозо прекрасные букинистические лавки, – заметил Айзек. – Хочу по ним пройтись. Там никогда не знаешь наверняка, что тебе попадется в следующую минуту. Вот, например, Рональд Пайпс, Эйб, ты должен его знать, он занимается структурной лингвистикой. Привез отсюда в прошлом году "Книги Гермеса Трисмегиста". Рукописный вариант! Выменял на четыре банки тушенки и свои зеленые брюки.
– Бедное наследие тамплиеров! – зло усмехнулся Шлиссенджер. – Можно себе представить, как какой-нибудь беглый командор в 1307 году пробирался с юга Франции вместе с этой рукописью и другими реликвиями храмовников на Кипр, к госпитальерам. Они выдали бы его, обязательно выдали, и вернулся бы наш благородный мессир в инквизиционные застенки короля Филиппа, если бы не решение добрых братьев-иоаннитов штурмовать Родос. Каждый меч был в цене. На него посмотрели сквозь пальцы, и он, брат высокого посвящения, привыкший носить рытый бархат и парчу, пить тончайшие левантские вина и есть на серебре, благодарил Бога, от которого отрекся, за похлебку с отрубями и право спать на голых досках в Приоратской зале, вместе с еще двумястами латниками.