Мощный "мерседес" (о "мерседесе" всегда говорят, что он мощный, как об ученом говорят, что он видный, а об экономисте - что он известный) везет нас в дирекцию фирмы, где нас ждет, как было условлено, главный патрон компании.
Я угадываю, что он волевой человек. У него мягкий, но уверенный голос, и он говорит на хорошем французском с акцентом, похожим на рубку костей кухонным секачом. Я представляю ему свою мать и объясняю причины ее присутствия на переговорах. Президент-генеральный директор щелкает каблуками, произнося в адрес моей немного испугавшейся маман слова приветствия:
- Уфашаемая матам!
Он усаживает нас в кресла для гостей. Затем объявляет своей секретарше, чтобы его не беспокоили в течение четырех минут, что дает нам абсолютно точное понятие о времени, которое он решил посвятить нам, после чего спрашивает у господина по имени коми-зер Зан-Хандониуз, то есть у меня:
- Шем моку злушить?
Я начинаю прямо без обиняков, как на духу, не раскрывая факта существования гигантского алмаза. Объясняю Якобу фон Зад-Ипереду, что существует некая тайная организация, использовавшая дирижабль их фирмы для осуществления преступной акции, и я хотел бы знать, к кому попал означенный летательный аппарат. В качестве доказательства своих слов я передаю ему кусок оболочки дирижабля. Он берет его в руки, И я слышу противный скрип резины под холеными пальцами эксперта высшего класса.
- Ах! - говорит он для начала. - Я уснаю... Это мотель Зад-Вог Н.Е.!
Браво!
Браво Матиасу, который сумел определить предмет с такой точностью, не будучи ни немцем, ни тевтонцем, ни замешанным на этом тесте.
- Таким образом, дирижабль ваш?
- Происфетен! Та, пыл! Но нет наш! - поправляет он меня со знанием дела. - Мы тафно их не происфотим! Теперь Зад-Икрупп происфотство только ультра-мотерн! Замые лутшие пресерфатифы ф мире! Кимишеская резина! Экстрарастяшимые! Фосмошно наливать тфа литра фоты!
- Как же тогда, господин фон Зад-Иперед, частное лицо могло достать этот аппарат в наши дни?
- Потершанный! Только потершанный!
- То есть вы хотите сказать, что на рынке можно найти дирижабль?
- Нет, но только у коллексионероф! Есть такие коллексионеры.
- Да, но ведь дирижабль не марка, его так просто не спрячешь! Вы сами знаете кого-нибудь из коллекционеров дирижаблей?
- Так тошно! В Дойчланд отин, снаменитый! Маршал афиации Людвиг фон Фиг-шиш! Лутшая коллексия диришаплей ф мире! Прима коллексия!
- А где живет этот маршал?
- Рятом с Мюнхеном! Скромный территориум!
- Мне необходимо с ним срочно встретиться!
- Гм, трутно!
- Warum?
- Коспотин маршал зильно ранен на фойне! Искусстфенная рука! Искусстфенная нока! Искусстфенная пощка, искусстфенное зердсе!
- Человек-робот, - вздыхаю я. Фелиция коротко хихикает.
- Щто? - спрашивает фон Зад-Иперед.
Я уклоняюсь от ответа, прощаюсь с ним и ухожу, держась за руку своей матушки.
Мне трудно сконцентрировать свои знания немецкого, чтобы понять выкрики и, как мне кажется, завуалированные угрозы на том конце провода, но абсолютно ясно одно: мой собеседник непреклонен.
Нет смысла даже помышлять о том, чтобы встретиться с маршалом фон Фигшишем. Если я имею ему сообщить что-то очень важное, нужно написать письмо. А лично он никого не принимает.
Сказав, как отрезав, секретарь вешает трубку.
- Что-то не так? - волнуется Фелиция.
- Да, совсем не так.
Мы сидим в номере гостиницы "Танненбаум". Маман пьет чай, и его тонкий аромат щекочет мне ноздри. Мы напряженно молчим. Я чувствую свое бессилие более, чем когда-либо. Мне кажется, я подхожу к опасной черте, подвинулся мозгами, надеясь продолжить свою работу, оставаясь слепым. Слепой легавый, уцепившийся за руку своей матери, - думаете, это производит серьезное впечатление? Элитный полицейский в сопровождении родителей! Есть от чего повеситься на елке с венчиком вокруг головы и обсыпаться блестящей пудрой. Видите ли, на свете существует только два типа мужчин: те, что никогда не хотят стареть, и те, что всю жизнь готовятся к смерти.
Мне нужно выбирать.
Заметьте, возможность выбирать предопределяет, что вы автоматически подпадаете под первую категорию. А человек, способный выбирать, уже активен. Пусть вымрут пассивные!
Моя дорогая матушка чувствует мое смятение, как я чувствую запах ее чая. Она ставит на стол свою чашку, подходит и кладет мне руку на голову. Голос ее звучит спокойно и мягко, но я чувствую, что это спокойствие дается ей с трудом.
- Я вижу, как ты мучаешься, мой дорогой. Тебе кажется, что все тебя бросили, что всему конец. Но я заклинаю тебя не опускаться до отчаяния. Я знаю... Ты меня слышишь? Я знаю, что все придет в норму. Твое спасение придет очень скоро... Это говорю тебе я, твоя мать, а я не могу обманываться в чувствах, касающихся тебя, мой родной. Я чувствую, я предвижу, Антуан...
И мы обнимаемся, будто прячемся друг в друге. А в этих случаях поди разбери, кто чью боль лечит. Я бормочу "да, конечно", не очень веря в исцеление. Но нужно держаться, Сан-А. Цепляться, парень, чего бы это ни стоило! Говорить себе, что если не будет хуже, то может быть только лучше...
И в этот момент, друзья мои... Да, именно в этот момент. В эту самую секунду. В разгар наших эмоций я слышу пение.
Очень близко.
Оно вибрирует, захватывает, завораживает... Истинно французское пение.
И слова страшно знакомые...
Если бы девицы
Так не сострадали
И военным-душкам
Ничего не дали,
Не было б детишек,
Что на елке шишек!
Фелиция, как и я, прислушивается.
- О, Антуан, - вскрикивает она, - тебе не кажется?..
- Конечно, мама! Это он!
И, позабыв о своем горе, я реву, как тридцать шесть изнывающих от желания коровьей близости быков, продолжение хулиганской песенки из нашего родного фольклора:
Люблю, люблю, люблю
У маленькой Сюзетты
Ту миленькую штучку...
Ах нет, совсем не ручку!
Голос снаружи затихает. Затем что-то грохается и голос снова обнаруживает себя чудесными, согревающими душу словами "твою мать, понаставили!".
Секунд через десять Берю барабанит в нашу дверь.
- Нужно раз увидеть, чтобы враз поверить! - входя, заявляет он. - Кто бы мог подумать! Что это вы тут делаете оба?