– В один прекрасный день я его просто прибью!
Сара не стала упрекать ее за такое воинственное намерение, а присела с ней рядом и шепотом спросила:
– Что ты натворила?
– Он говорит, что я связалась с арабом.
Филис смотрела Саре прямо в глаза.
– Но ведь это не так, правда? Не с арабом же?
– Он говорит, что я связалась с арабом. Не просто перекинулась словечком, а связалась.
– Но ведь ты даже никогда не разговаривала ни с какими арабами.
– Как раз разговаривала. – Филис не отвела взгляда. – Они каждый день бывают у нас в кафе, так что волей-неволей приходится.
– Знаю, но не на улице же?
– Я и на улице с одним разговаривала.
– Что ты, Филис!
– «Что ты, Филис!» – передразнила она Сару. – Вполне приличный парень, куда лучше здешних, доложу я тебе.
– Но, Филис, араб есть араб. Тебя заклюют, затравят, заставят бежать без оглядки! Помнишь Бетти Фуллер? Наверное, нет, а я помню. Она вышла замуж за араба, а когда приехала навестить мать, миссис Бакстер вывалила на нее из верхнего окошка содержимое ночного горшка. Мне было тогда лет десять, но я хорошо запомнила, какой это был стыд. Все соседи переполошились.
– Мне-то что? Я с ним не связалась, а просто поболтала пару раз. Один раз это было на пароме. Мистер Бенито послал меня за заказом в Норт-Шилдс, а он оказался на пароме, вот мы и разговорились. И должна тебе сказать… – Филис уже не шептала, а яростно шипела. – Его речь не сравнится с речью наших шалопаев. Конечно, слова у него те же, что у любого углекопа, но по крайней мере он обучен приличным манерам.
Сара ничего не ответила. Ей было трудно переварить услышанное. Филис разговаривала с арабом! Любому в округе было известно, что было с девушками, встречающимися с арабами: их подвергали остракизму и не пускали обратно в общество приличных людей. Их семьи отказывались с ними знаться – во всяком случае, здесь происходило именно так. Почти все белые девушки, повыходившие замуж за арабов, жили в арабском поселке в Костерфайн-Тауне и Ист-Холборне. Непокорные, осмеливавшиеся селиться в других районах города, не выдерживали долго – об этом заботились соседи.
Сара знала, что даже здесь, на самом дне, строго соблюдаются классовые различия. Обитатели верхних и нижних кварталов Пятнадцати улиц знали свое место и не замечали друг друга, пока сама Сара, вернее, Дэвид Хетерингтон не сломал лед предубеждения и не нарушил табу. Однако даже эти правила, копирующие еще более сильные настроения такого рода, царящие в Джарроу и Шилдсе, несмотря на убожество жизни без работы, не шли ни в какое сравнение с разницей между белой девушкой любого сословия и арабом.
Лицо Филис перекосилось от боли, когда она прижала руки к груди в знак своей искренности.
– Ты мне не веришь?
– Верю, Филис. Лучше объясни, как об этом пронюхал он. – Она указала кивком на дверь.
– Только сегодня и пронюхал. Сегодня я всего во второй раз разговаривала с тем парнем на улице. Я как раз вышла с работы и решила заглянуть на рынок, чтобы принести что-нибудь матери. Ты же знаешь, как она любит мидии. Я пошла в лавку, где продаются мидии, черный хлеб и пиво, а там оказался он, как раз лопал мидии. Не хочешь, мол, полакомиться? Нет, отвечаю, лучше возьму с собой. Когда я вышла, он увязался за мной. Так мы с ним и прошлись по улице. Не могла же я ему сказать: «Тебе нельзя со мной идти!»
Ее глаза, полные боли и бунта, требовали ответа, и Сара ответила:
– Конечно, нет! И это все?
– Все! Богом клянусь, больше ничего не было. Но учти, – Филис подалась к сестре, – теперь будет продолжение. Провалиться мне на этом месте, если это окажется пустой угрозой! На этот раз во мне что-то надломилось. Он и раньше угощал меня ремнем, но не так, как сегодня. Клянусь, я с ним расквитаюсь! Я уже знаю, как. Богом клянусь, он у меня попляшет!
– Филис, тебе больно, вот ты и городишь чушь.
– Не просто больно, а хоть на стену лезь! – Филис в отчаянии замотала головой. – Хоть в гроб ложись! Только я не подохну, нарочно выживу, чтобы его осрамить. Господи! – Она стиснула руки. – Никто и глазом не успеет моргнуть, как я отсюда вырвусь. Вот увидишь, я даже тебя опережу. Увидишь!
Можно было подумать, что Сара с ней спорит, а та твердила только:
– Хорошо, хорошо, успокойся! Ложись-ка, я натру тебе спину.
Филис послушно улеглась на живот. Когда Сара щедро натерла ей спину мазью, она перевернулась и сказала:
– Ох, и дурно же мне! Совсем плохо дело.
– Лежи спокойно, сейчас я что-нибудь тебе принесу.
Она сострадательно улыбнулась сестре и провела пальцем по ее обезображенной рубцом щеке.