Она дернула воротничок блузки, чтобы было легче дышать. В доме было нестерпимо душно. Она встала, подошла к окну и подняла раму. В этот самый момент увидела перед задней калиткой тощую, высохшую фигурку отчима. Он тоже заметил ее и, дабы не дать ей захлопнуть дверь, рысью пересек двор.
Сара отвернулась от окна, тяжело дыша. Бросаться в кладовую, ему наперерез, уже не было смысла – он окажется там раньше ее. Через пару секунд у нее за спиной раздался его голос – не смиренный, как когда-то, а сердитый:
– Дай тебе волю, ты бы захлопнула дверь у меня перед носом.
Помолчав, она произнесла таким чужим голосом, что сама не поверила своим ушам:
– Я говорила, чтобы ты не смел сюда являться. Ты не понимаешь слов? – Она знала, что в присутствии этого человека перестает быть собой.
– Мне больше некуда податься. Меня отовсюду выгнали.
– Тебе не впервой. Найдешь, где притулиться.
– С моими деньгами мне нигде нет места, разве что в шалаше.
– Меня не интересует, где ты будешь жить, я уже говорила тебе, что это не мое дело. Убирайся! – Она по-прежнему стояла к нему спиной.
– Все удивляются: у тебя пустует комната, а я сплю на улице. Ждешь, чтобы я угодил в работный дом?
– Именно.
– Не дождешься. Я поселюсь здесь.
Она обернулась и сделала большие глаза.
– Что ты сказал? Ты поселишься здесь только после моей смерти. Ты годами меня шантажировал, но я уже предупреждала тебя, что единственного человека, которого могли ранить твои козни, теперь нет на свете. Можешь болтать все, что тебе вздумается, мне нет до этого никакого дела, хоть ори во всю глотку.
– Сначала подумай, а потом говори. – Он сказал это медленно и спокойно.
Она прищурилась, не улавливая его мысли. Куда он клонит? На что намекает? Опять в его грязном умишке поселился какой-то мерзкий замысел!
– Что за дрянь ты теперь вынашиваешь?
Он уставился на нее своими водянистыми глазками. Из угла рта текла слюна.
– Так ты не хочешь меня впустить? Учти, ты пожалеешь, если откажешься. Говорю тебе, пожалеешь.
– Убирайся вон!
Она угрожающе двинулась к нему от стола, но он не шелохнулся.
– Ты могла бы поселить меня здесь. Говорю тебе, игра стоит свеч.
– Прочь!
– Ладно. Раз ты так, я пошел. Я найду эту парочку и раскрою им глаза.
Она поморщилась.
– Какая парочка? Кто это?
– Сопляки.
– Сопляки? – машинально повторила она.
– Они самые. Что, назвать по именам? Придется их предупредить, чтобы соблюдали осторожность.
Ее лицо медленно разгладилось. Она повторила слово «осторожность», беззвучно шевеля губами.
– Видел я их вместе у дамбы. Уж так резвятся, что того и гляди прыгнут в постель, а ведь им никак нельзя. – Он посмотрел на Сару. Она стояла, как громом пораженная. – Ты не должна этого допускать. Это же противоестественно – при одном-то отце… Разве не так? Она родилась в точности через девять месяцев после того Нового года, когда ты миловалась на пустыре со своим верзилой. Что, нечем крыть? Если бы это было не так, то разве стала бы ты столько лет от меня откупаться? Нет, тебе было что скрывать, и сейчас есть.
Сара снова испытала отвратительное чувство, будто ее тело раздувается и вот-вот взорвется; теперь это было даже более невыносимо, чем прежде. От ярости она не чуяла под собой ног. Она схватила со стола первое, что попалось под руку – игравшую роль скалки бутылку с водой, – и метнула ему в голову. Он пытался увернуться, но бутылка угодила ему прямо в темя. Он рухнул как подкошенный.
Сара застыла, вцепившись в стол. Она заметила, что во дворе кто-то есть, но еще не догадалась, кто именно. Ее тело все еще раздувалось, голове не хватало места в тесном помещении. Глаза едва не вылезли из орбит, когда она увидела на полу кровь. Но, чем больше ее распирало, тем спокойнее делалось у нее на душе, словно она перенеслась в иной мир, где царило извечное безмолвие. Даже когда рядом очутилась Мэй, сопровождаемая Полом, Сара не издала ни звука. Мэй опустилась на колени, подняла безжизненную голову поверженного, засунула руку ему под жилет. Сейчас Мэй выглядела более человечной, чем когда-либо за все эти годы.
– Он мертв, – сообщила она.
Сара и без нее знала, что он мертв. Как только бутылка стукнула его по темени, она поняла, что казнила его. Она была рада этому. Теперь он не сможет пакостить и терроризировать ее. Он никому больше не причинит вреда. Он больше не опасен для Кэтлин. Это было важнее всего остального – теперь Кэтлин будет в безопасности. Пол тоже. Обоим больше ничто не угрожало.